Наброски пером (Франция 1940–1944) - Анджей Бобковский

Москву остановлено. Французы говорят, что Гитлер скомпрометировал себя. Наполеон в это время уже сидел в Москве, а начал он на два дня позже немцев. 24 июня перешел Неман. Кроме того, все уверены, что зима в этом году начнется раньше, чем обычно, хотя бы только для того, чтобы было похоже на 1812-й.

Сегодня мы совершили «Rassenschande»[319] и пошли на немецкий фильм «Милый друг» с Вилли Форстом{28}. По мотивам Мопассана. Очень хороший фильм. Давно я не видел такого отличного фильма. Наверное, потому, что Вилли Форст — австриец.

22.10.1941

«Немцы, — пишет он, — гениальный народ, они все предвидят, все подсчитывают, придираются к мелочам, только в их предвидениях всегда чего-то не хватает. Чаще всего ерунды, а из-за этого все разваливается, идет прахом».

Позавчера опять неизвестные мстители застрелили фельдкоменданта Нанта. В ответ генерал Штюльпнагель приказал расстрелять пятьдесят заложников, а послезавтра в полдень расстреляют еще пятьдесят, если виновники покушения не будут найдены. И теперь французы наконец очнулись. Весь план сотрудничества, продуманная и разрабатывавшаяся в течение года идея сотрудничества (не без значительных результатов), пойдет псу под хвост.

23.10.1941

Позавчера опять застрелили немецкого офицера — на сей раз в Бордо. И снова расстреляли пятьдесят заложников с обещанием расстрелять еще пятьдесят, если не найдут виновных. Сегодня уже все кипит. Общее мнение: это не уголовное наказание, а просто массовое убийство. C’est un massacre[320]. Говорят, на ряде предприятий начались забастовки. «Сотрудничать с ними? Вот они и показали, какие они на самом деле», — слышится повсюду. Если бы я был Гитлером, я бы Штюльпнагеля выгнал к черту. Напортачил он ужасно. Достаточно было сразу объявить, что, несмотря на убийства в Нанте и Бордо, никаких репрессивных мер предпринято не будет, потому что их совершили не французы, ведь нельзя поверить в то, что это были французы; это агенты Москвы и Лондона, провокаторы, мы не можем наказывать невинных людей, и вся Франция попалась бы на удочку, заглотив крючок. В сущности, они хотят проглотить какой-нибудь крючок, чтобы избавиться от комплекса, засевшего в них с июня 1940-го. Уже год идет борьба за душу Франции, вся Франция жаждет отпущения грехов и ищет его и тут и там. И была готова уже принять его из немецких рук посредством правительства Виши. И вдруг — на тебе. Сами французы говорят об этом и с презрительной улыбкой приходят к выводу: Ils ne sont pas fins…[321]

Свершилось. Де Голль завоевал Францию. Собственно, сейчас он может спать спокойно. Одним ударом сапога Германия разорвала тонкую паутину. Штюльпнагелю нужно вручить после войны орден Почетного легиона. Немцы не меняются. Теперь им захочется все исправить, они же не настолько глупы, чтобы не осознавать масштаб своего психологического поражения.

25.10.1941

Конечно! La magnanimité du Führer[322]… Сам фюрер отложил расстрел следующих ста заложников. Франция должна быть благодарна. Нет, Франция уже поняла, ты — народ доморощенных капралов. Фу — мне полегчало.

29.10.1941

Снег, в полдень снег с дождем.

31.10.1941

Снег, холодно. В нашем Salle des Fêtes[323] еще не топят, и мы работаем за столами при семи градусах тепла. Шел такой снег, что я опоздал на работу, было тяжело ехать. Вышел официальный указ, запрещающий слушать лондонское радио. Штраф от 1000 до 10 000 франков и от трех месяцев до трех лет тюрьмы. Конечно, теперь все будут слушать с еще большим рвением. Ça fait du sport![324] Они опять отложили расстрел ста заложников. Вроде бы из-за вмешательства Черчилля. Он обещал Гитлеру расстрелять сразу 250 немецких офицеров и унтер-офицеров, находящихся в английском плену. Если это и слухи, то в любом случае хорошие, распространенные с присущей англичанам ловкостью.

1.11.1941

Мы сидим дома и мерзнем. Кошмарно холодно, и, конечно, не топят. Я сижу в кресле с ногами, укутанными одеялом, имея на себе пять слоев шерсти, и читаю «Наполеона» Ж. Бенвиля{29}. Текст, как в диапозитиве, отражает реальность, включая и эту раннюю зиму. После этой книги мне все стало ясно. Немцы должны проиграть войну, и выиграет ее Россия.

2.11.1941

Холод жуткий. Днем мы решили выйти из дома, чтобы согреться. Как и каждый год, мы поехали на Пер-Лашез. На могилу Шопена. Купили несколько астр, и у Баси было две свечи. Людей уже мало, поздно. Могила Шопена покрыта, как обычно, прекрасными цветами. Мы зажгли свечу и пошли на могилу Оскара Уайльда. О нем никто не помнит. Однако сегодня лежали две красивые хризантемы. Мы положили цветы и зажгли свечу. Наши свечи были единственными огнями на всем кладбище, здесь нет такого обычая{30}. Здесь вешают металлические венки и веночки, могила выглядит потом как лоток с баранками. На обратном пути еще раз подошли к могиле Шопена. Наша свеча исчезла. Ее украли. Практичный народ.

Возвращались пешком. Один из худших районов Парижа вместе с кошмарным фонтаном на площади Нации. Большая бронзовая Марианна, на которую со всех сторон писают беременные крокодилицы. Только после блинчиков из гречневой муки с джемом, по 2 франка за штуку, настроение у меня улучшилось.

3.11.1941

Выступал Рузвельт. Сказал, что прозвучали первые выстрелы и известно, кто стрелял первым. Но важно не это, важно, кто будет стрелять последним. Немцы потопили два американских торпедоносца (сегодня в газетах напечатали, что вчера был потоплен третий). Кроме того, Америка фактически подверглась нападению, в распоряжении Вашингтона есть два документа немецкого происхождения. Один из них — карта Южной Америки под властью Германии, разделенная на пять частей. Второй документ — проект отмены всех религий (во всяком случае на завоеванных территориях) и замена их культом национал-социализма: вместо креста — свастика, вместо Бога — фюрер.

Это произвело впечатление, несмотря на черты американского блефа. Вероятно, все рассчитано главным образом на внутреннее употребление.

4.11.1941

«Про год, который…»{31} Ох, у нас в Польше еще ладно, но в Париже… С утра идет густой снег, настоящий, не «эрзац». Крыши белые, на улицах снег, как зимой. А что же там, под Москвой, милостивый сударь? Да, 27 градусов мороза, господин хороший, — так по радио сказали англичане. Наступление застряло в снегу. Напрасно чертов Швейк пыжился и метался месяц назад, обещая решающие победы. Ни Кронштадта, ни Ленинграда, ни Москвы… А видок такой откуда? Как ж… у верблюда, господин Г. Идет снег.

7.11.1941

На обеде у господ П. Симфония. Суп. Потом отварная рыба. Шампиньоны в белом соусе, картошечка, обжаренная в оливковом масле, «Шабли 1926». Брюссельская капуста. Груши