Гранд-отель «Европа» - Илья Леонард Пфейффер

На следующий день я рассказал Марко-голландцу о моей встрече с Петером. Он надолго задумался и потом произнес:

— Самая опасная шкурка от банана — это поверхностность. Это касается и твоей книги, и нашего фильма. Туризм — явление, характернейшей чертой которого как раз и является поверхностность, из-за чего возникает соблазн рассматривать данное явление тоже поверхностно. В результате может получиться буффонада в духе шкурки от банана. Но мы должны обращаться с нашей темой столь же осторожно, «как обращаемся с убийцей среди нас». Какой поэт это сказал?

Марко был прав. Я сам не смог бы сформулировать лучше.

— Цитата из Ханса Лодейзена, — ответил я. — Твоя ссора с Теофилем Зоффом тоже связана с этой мыслью?

— Нет. Мы разошлись во мнениях о том, какая степень понятности будет оптимальна для нашего проекта. Несколько лет назад ты написал хорошее эссе на эту тему.

— Там речь шла о поэзии, — уточнил я.

— Вот именно, — не смутился он. — Теофиль — поэт. Он силен именно в создании таинственной атмосферы. Но мы стремимся к ясности. Мы хотим рассказать историю. А это подразумевает некоторые обязательства по отношению к целевой аудитории. Мы не можем позволить себе роскошь полагаться на суггестивный дар дилетанта-одиночки.

— Что с тобой сегодня случилось, Марко? Может, какую-нибудь таблеточку принял?

— В каком смысле?

— Ты сегодня что ни скажешь — все в точку.

— Я много размышлял в последнее время.

Мы шли по улице Калверстрат на площадь Дам. Встретились за несколько часов до интервью с чиновником, отвечавшим за городской маркетинг, потому что Марко решил предварительно показать мне самую туристическую часть города. По его мнению, центр в последнее время сильно изменился. Я давно не был в Амстердаме, и ему хотелось выяснить, какие изменения особенно бросятся мне в глаза.

Первое, что я заметил из нового, — это уйма народа на улицах. Раньше было вполне возможно вопреки всем правилам проехать по пешеходной зоне на велосипеде, громко звеня в звонок, а теперь амстердамцы лишены этой маленькой радости. Сейчас даже велосипедные дорожки запружены туристами и для велосипедистов почти недоступны.

И еще мне сразу бросилось в глаза, что в центре изменился характер магазинов. Как и следовало ожидать, те живописные специализированные лавочки, которые я помнил с прошлых лет, не выдержали выросшей до астрономического уровня арендной платы, выдаиваемой из города. Я увидел множество магазинов одежды, при ближайшем рассмотрении вовсе не предназначенных для того, чтобы покупатели в них заходили, выбирали что-то из широкого и разнообразного ассортимента, а при желании еще и покупали выбранное; эти магазины были, по сути, не более чем витринами нескольких эксклюзивных фирм, этакими инстаграм-аккаунтами из кирпича и стекла, расставленными на стратегических точках многолюдных маршрутов.

Кроме того, я обратил внимание на сырные магазины. Теперь они были старательно оформлены под настоящие сырные лавки. Готические надписи и изобилие неполированного дерева излучали исконно голландскую аутентичность и дух кустарного промысла. Но ни одному амстердамцу и в голову не придет зайти в такой магазин купить себе к завтраку немного сыра средней выдержки или бри с камамбером, потому что здесь ничего подобного не продается. Здешний ассортимент включает крайне ограниченный набор упакованных в вакуум для провоза в самолете головок голландского сыра типа «Эдаммер» или «Старый Амстердам», причем по завышенной цене, досочки для сыра из делфтского фаянса с изображением мельниц и сырорезки, представляющие собой самое экзотическое и загадочное для иностранцев явление в нашей домашней утвари. В некоторых магазинах я обнаружил даже отдел с луковицами тюльпанов в разноцветной подарочной упаковке.

Я попросил Марко показать мне одно из печально известных заведений с банками шоколадной пасты «нутелла» в витрине. Далеко идти не пришлось. Улица Дамстрат. В голове не укладывается. То, что какой-то отчаявшийся менеджер прочитал в книге «Помоги себе сам» о важности нестандартного мышления и в один отнюдь не прекрасный день решил уставить свою лавочку банками ореховой пасты, кажется скорее эпизодом из неправдоподобного юмористического романа, чем реально существующей концепцией розничной торговли, но что «нутелла» оказалась настолько востребованным продуктом и в самой многолюдной пешеходной зоне центра Амстердама были открыты десятки подобных кондитерских — это далеко превосходит мои мыслительные способности, то есть, попросту говоря, мне такого не понять.

— Никто ничего не понимает, — сказал Марко. — Началось это в 2012 году, когда кондитерские, специализирующиеся на мороженом и вафлях, вдруг додумались выставлять у себя на витринах пятикилограммовые банки шоколадной пасты, а вскоре «нутелла» завоевала весь город.

— Подобно тому, как Римскую империю в пятом веке нашей эры, незадолго до ее падения, начали сотрясать необъяснимые и зловещие знамения.

Не успел я закончить фразу, как увидел еще более зловещие знамения, чем те, о которых римские историки писали дрожащей рукой в своих анналах. Оно было выставлено на витрине кондитерской как образец гастрономических шедевров, подаваемых внутри. Сейчас, когда я воскрешаю в памяти это чудовищное видение, произведшее на меня неизгладимое впечатление, мне снова приходится бороться с тошнотой, чтобы его описать. В витрине лежала так называемая коно-пицца, то есть блин из теста для пиццы, который свернули в конус, наполнили картошкой фри и полили «нутеллой», а на «нутеллу» прилепили разноцветные драже М&М’s. Вся конструкция была укреплена сахарной глазурью и увенчана взбитыми сливками, на которых лежал жареный во фритюре донатс, покрытый шоколадом и украшенный разноцветной посыпкой.

— Не смотри на меня вопросительно, — сказал Марко. — Я тоже не понимаю.

— Единственное объяснение, которое я могу придумать, — ответил я, — заключается в том, что мир стал инфантильным. Такой рожок — осуществление детских фантазий. Но предназначен он явно не для детей. Для детей он слишком большой, слишком жирный: детским ротиком от него не откусить — и выставлен в витрине слишком высоко, на уровне глаз взрослых клиентов. Так что предназначен он для взрослых туристов, которых охватит чувство праздника, оттого что им дают возможность ни о чем не думать и впасть в детство.

— Так ты считаешь, что дело тут в ностальгии по детству? — подытожил Марко. — Интересная гипотеза!

— Не совсем так, — возразил я. — По-моему, тут не столько ностальгия по навеки утраченной юности, сколько судорожная попытка продлить эту юность. Люди отказываются взрослеть. Это заметно по всему. Александр Македонский в тридцать лет уже завоевал мир. Иисус Христос спас человечество, когда был немногим старше. А в наше время, если