Гранд-отель «Европа» - Илья Леонард Пфейффер

это значит, что все случившееся случилось в реальном мире, где события необратимы и имеют последствия. Следующий вопрос: а что это значит?

Первое, о чем я подумал, — это как было бы хорошо отмотать время назад, к «тому моменту, когда она в облегающих коротких шортах заселялась в гранд-отель “Европа”», и как жаль, что там, в фойе, я сразу же не толкнул себя в бок и не подмигнул многозначительно. Второе, о чем я подумал, — это как нехорошо так думать и как я мог, вопреки всем моим речам об этике, культуре и Клио, точно похотливый сатир, позволить себя оседлать первой попавшейся нимфе. Легко рассуждать о высоких принципах и не поддаваться никаким соблазнам, пока соблазнов нет, но при первом же испытании я сбросил мой театральный костюм, в котором изображал благородство, еще быстрее, чем Мемфис сняла трусы. Да, это ее вина, я ничего не делал, но все равно я старый мудак.

Третье, о чем я подумал, — это как я все-таки рад ее письменному заявлению о совершеннолетии, которое она мне так неромантично вручила, прежде чем я неромантично позволил ей продемонстрировать мне, сколь богатый сексуальный опыт она успела приобрести в своем еще нежном возрасте. Я вовсе не думал, что она устроит мне какую-нибудь неприятность, но никогда не знаешь, кто о чем проведает в таком тесном мире, как наш. И четвертое, о чем я подумал, — это кто может оказаться в курсе моего грехопадения.

— Ты опять о чем-то думаешь, да? — спросила Мемфис сонным голосом.

— Зачем ты осталась у меня спать? — спросил я. — Возвращайся в свой номер. Родители наверняка беспокоятся.

— Ты боишься?

— Я не хочу, чтобы у тебя возникли сложности.

— Если это правда, — сказала Мемфис, — то спасибо за заботу. Но не беспокойся. У нас всех троих по отдельной комнате. Раньше завтрака они меня не хватятся. Хотя ты прав. Для тебя будет лучше, если я сейчас уйду.

— Но зачем? — спросил я.

— Зачем мне сейчас уходить?

— Нет, зачем ты сделала то, что ты сделала?

Теперь Мемфис уже совсем проснулась. Зажгла лампочку над кроватью и встала. Только сейчас я заметил, что она полностью, по-настоящему голая. Туфли и юбчонку сняла, наверное, перед тем как лечь спать. Увидев ее стоящей рядом с кроватью без платформы и каблуков, я ужаснулся, до чего она маленькая. Только ее грудь напоминала о том вампе, которым она была сегодня ночью, а в остальном Мемфис выглядела еще более обыкновенной девочкой, чем обычно. Она быстро пошла в гостиную за флисовым кардиганом и трусами.

Я тоже встал. На мне все еще был тот же халат.

Она начала одеваться.

— Это я тебе сделала подарок, — ответила она. — За то, что ты так много думаешь.

— Если ты таким способом наградила меня за мои мысли, то твоя благосклонность, я бы сказал, может вдохновить меня на еще более глубокие раздумья.

Она улыбнулась.

— Теперь, главное, забудь все ваши европейские глупости типа влюбленности. Ты же сам понимаешь. И как европеец ты можешь догадаться, что было бы невежливо, один раз получив подарок, ожидать еще таких же.

— Так что же я должен сделать?

— Можешь меня поблагодарить, но необязательно, — ответила Мемфис. Она уже оделась. — Напиши обо мне. Тогда ты, может быть, лучше поймешь, чему я пыталась тебя научить. Мне будет очень интересно когда-нибудь прочитать в далекой стране на другом континенте, как ты меня изобразишь. Пусть это и будет мне наградой. Только обязательно укажи мое настоящее имя, окей?

Она поцеловала меня в губы, открыла дверь и вышла.

Я смотрел, как она идет по коридору и сворачивает за угол. Закрывая дверь своего номера, я заметил, как в коридоре мелькнул белый призрак, но не исключено, что мне это померещилось.

Я упал на кровать и глубоко вздохнул, как нередко пишут в посредственных романах. Но именно так я себя и чувствовал: персонажем весьма и весьма посредственного романа. Тут я нащупал под собой какой-то твердый комочек. Сразу догадался, что это. Жевательная резинка. Мне стало невероятно смешно. Мало сказать, что это был посредственный роман, это был плохой роман. Лучше постараться уснуть. Если я примерно через час запущу свой моторчик заново, все станет немного лучше. Я выключил свет.

Но сон не шел, как пишут в посредственных и плохих романах. Мне требовался свежий воздух. Наверное, стоило пойти погулять. Снова включив свет, я встал, надел синий смокинг, закрыл за собой дверь номера, спустился по лестнице в фойе и через главный вход выскользнул на улицу. На крыльце вдохнул полной грудью. К счастью, по дороге никто не встретился. Начинало светать. Было свежо. При ближайшем рассмотрении я слишком легко оделся. И зачем я в такой малоэлегантный час надел смокинг? Но мне было лень возвращаться в номер, чтобы переодеться. Я спустился с крыльца и пошел по подъездной аллее.

Прошагав неизвестно сколько времени в полумгле по гравию, охваченный не поддающимися реконструкции мыслями, я достиг дальнего конца аллеи, где начинался парк. Если сейчас, в полумраке, я сойду с тропинки, то у меня будет великолепный шанс заблудиться. В метафорическом смысле это было бы, наверное, самое подходящее, что я мог сделать. Если я вот так заблужусь, это будет лучшей иллюстрацией к моему душевному состоянию. Также с точки зрения интертекстуальности это будет отличный вариант. Хотя я не хотел бы давать нового повода для размышлений о слишком большой разнице в возрасте между мной и Мемфис, следует отметить, что я находился на середине своего жизненного пути. Так что я в точности как Данте мог бы выбрать в качестве проводника Вергилия, который, в свою очередь, шел по следам Гомера, и мои блуждания по сумрачному лесу в середине моего повествования могли бы стать отсылкой к спуску в ад, что не только в географическом, но и в эмоциональном плане являет собой наинижайшую точку в развитии героя, но где он, однако, получает ценные уроки на будущее. Возможно, я принимал желаемое за действительное, полагая, что уже достиг этой низшей точки, а также надеясь вынести из пережитого урок, но я решил все-таки попробовать. Сошел с тропинки и ступил на мягкую почву между деревьями. Procul, o procul este, profani, totoque absistite luco. Tuque invade viam vaginaque eripe ferrum. Nunc