Гранд-отель «Европа» - Илья Леонард Пфейффер

порции десерта и сказала, что ничего страшного, другие две порции она отнесет обратно на кухню, и спросила, не хотят ли мадам и мсье кофе. Джессика вежливо отказалась. Объяснила, что для Ричарда уже слишком позднее время.

— У нас получился такой интересный разговор, — обратилась ко мне Джессика, — что мы даже не успели обсудить намерение Мемфис стать писательницей. Но давайте вот как поступим. Я отведу Ричарда в номер спать, а сама, может быть, почитаю или поразмышляю о стольких новых впечатлениях. А вы вдвоем можете спокойно поделиться друг с другом рекомендациями и мыслями.

Джессика с Ричардом встали и после пространного прощания со мной пошли к себе в номер.

2

Мы с Мемфис молча сидели друг против друга и ели шоколадный мусс из наших креманок.

— Я знаю, о чем вы хотите меня спросить, — вдруг произнесла Мемфис. — И я отвечу вам «да». Моя приемная мать невыносима. Но я по гроб жизни благодарна им с Ричардом за то, что они вытащили меня из дерьма и что у меня теперь есть будущее.

— Сколько тебе было лет, когда они тебя удочерили?

— Тринадцать. Достаточно много, чтобы лишиться веры в человечество. Мои биологические родители были алкоголиками, белая мразь самого низкого пошиба. Мой так называемый отец меня бил и насиловал, а моя так называемая мать это знала и тоже била меня, потому что не могла найти выход из ситуации. Мне сделали первый аборт, когда я забеременела от собственного отца. Тот день, когда меня наконец-то забрали у родителей, я праздновала как освобождение. Детский дом все считают адом, да так оно и есть, но по сравнению с тем, к чему я привыкла раньше, он казался мне раем. В итоге я пробыла там совсем недолго. Скоро туда приехали Джессика с Ричардом и забрали меня к себе в Мичиган.

— Ну и как тебе жизнь в Мичигане?

— Скучно. Но вы даже представить себе не можете, какое счастье для такого человека, как я, жить скучно. Я начала ходить в школу, не боясь возвращаться домой. Я стала почти обыкновенной девочкой своего возраста. Джессика с Ричардом разрешили мне поступить в колледж, когда мы вернемся из Европы.

— И что ты собираешься изучать в колледже?

— Экономику и менеджмент. Меня эти предметы не слишком интересуют, но я живу в Америке. И еще в детстве поняла, что в Америке нельзя быть бедным. Это страна американской мечты — в том смысле, что она отождествляет себя с победителями. Если официально считается, что любой человек, приложивший усилия, может пробиться наверх, то это значит, что не пробившиеся наверх просто не приложили достаточных усилий. И потому они заслуживают не сострадания, а безразличия. В соревновательной системе кто-то всегда проигрывает, но это их проблема. Если жизненный успех есть вопрос правильного выбора, то в неудаче человек виноват сам. Я знаю, что это чушь собачья. То, что я теперь смогу чего-то добиться в жизни и обязательно это сделаю, — вовсе не моя заслуга. Этим я обязана Джессике и Ричарду. Если бы эти два совершенно чужих мне человека из Кристала, штат Мичиган, не решили полюбить меня и помочь мне, то я бы закончила свои дни на той же помойке, где и родилась. И могла бы только мечтать о моей американской мечте. Одну вещь я поняла отлично: я не хочу снова стать бедной. Так что эта девочка будет изучать экономику и менеджмент, а потом найдет какую-нибудь тупую работу с крутым окладом. И я этого добьюсь, не сомневайтесь. И на первую зарплату куплю для Джессики с Ричардом дорогущую европейскую тачку. Понимаете? Ну конечно, вы понимаете. А в качестве факультатива выберу креативное письмо.

— Почему ты хочешь стать писательницей?

— Чтобы отомстить. — Как ответить, Мемфис не задумалась ни на секунду. — Рано или поздно я напишу книгу о моих так называемых родителях. Но прежде чем за нее приняться, я хочу точно знать, что умею писать достаточно хорошо, чтобы нанести им моим бестселлером смертельный удар. Поэтому я пока пишу хоррор, чтобы набить руку. Мне потребуется этот навык для описания сцен жестокости и насилия. А вы тоже пишете, чтобы отомстить?

— Нет.

— Честно?

Я задумался, но пришел к выводу, что не солгал. Логично было бы задать следующий вопрос: почему я пишу не из мести? Между нами с Клио произошло много всего, что могло бы вызвать у меня сладкое желание отомстить. Я бы, несомненно, испытал облегчение, если бы рассказал об этом. Но меня это не интересует. Скорее я склонен искать, черт побери, в чем виноват сам. Я должен писать правду, что совсем не легко. Quid est veritas? Est vir qui adest[26]. А банальная истина состоит в том, что человек, который должен свидетельствовать об истине, просто-напросто все еще слишком любит Клио.

— Илья, — произнесла Мемфис, понизив голос, — совсем другой вопрос. Вон та женщина уже давно сидит там и как-то нехорошо смотрит на нас. Вы знаете, в чем дело?

— Альбана — французская поэтесса, — шепотом ответил я.

— Окей. Но от этого мне не легче. Из-за нее я начинаю нервничать. Давайте продолжим разговор в другом месте?

— Мы можем перейти в гостиную.

— Мне почему-то кажется, что она тогда тоже перейдет в гостиную, — сказала Мемфис. — Может быть, пойдем к вам в номер?

— Честь принимать в моем номере столь очаровательную и столь великолепную даму, как ты, наполнит мое скромное жилище таким сиянием, что рядом с ним померкнет все золото мира.

Мемфис улыбнулась. Отлепила свою жевательную резинку от столешницы, сунула в рот, встала и пошла в направлении холла. Я последовал за ней. На высоченных каблуках, в минималистичной юбке и с длиннющими ногами, она была почти одного со мной роста.

3

— Это ваш номер? — спросила она, когда мы подошли к двери с числом 17. — Я сейчас приду. Мне надо кое-что принести из моей комнаты. А вы уже идите к себе. Я постучу в дверь, когда вернусь.

Я вошел в номер, осмотрелся, чтобы проверить, не надо ли что-нибудь быстренько прибрать, ничего не увидел, опустился в одно из кресел в гостиной, закурил и стал ждать. Сейчас было бы прекрасно принять фотогеничную позу и сидеть в синем смокинге среди колечек дыма, размышляя о важных вопросах, но ничего важного не