Таинство дальних - Велимир Хлебников

Велимир Хлебников

Таинство дальних

Жрец. Омойте, омойте радостными взорами стоящую перед вами — ту, которая не хочет и малым движением ног скрывать от нас радости наши. Те же, кто не в силах перенести мысли о <близком> наступающем, пусть бросятся на мечи или найдут сладкую смерть в ропщущих волнах. (Многие без стона бросаются на мечи, другие тонут в волнах). Так, дети мои. Слышу стук многих мечей и всплеск многих волн. Утешено несказанно мое старческое сердце. Нет, не умерла еще молодость! Нет, жива еще молодость!

Жрица. Когда солнце склонится к закату и на 1/3 приблизится к морю, я воссяду на этот камень <,> и пусть приблизятся ко мне все ищущие (л. 1 об) утешения и для каждого я найду слова утешающие и сладкие.

Все юноши. Мы волим это! Мы волим это!

1-ый юноша. Дождусь ли сладостного мгновенья? Нет силы ждать! (Падает, закалываясь, на меч.)

Вереница юношей, выступающих вперед. Мы, вспоенные и вскормленные твоими лучами, Солнце, заклинаем тебя: ускорь свой бег! приблизь радостный, всем желанный миг, когда на 1/3 приблизишься к морю. Солнце! Солнце!

И с высоких скал падаем в море, умоляя тебя: Солнце! Солнце! ускорь свой бег! (Падают.)

Жрица. Как хорошо… Пляшут волны и смертью дышат людские речи и людские поступки. Как юношественно движение этих…

(Еще один закалывается: “нет силы ждать!” как <начинающиеся> капли дождя там и здесь падают юноши. Новая вереница заклинающих солнце.)

Прислужница. Скажи же, вымолви покоряющее слово — не то все они кончат самоубийством, <влекомом к тому твоим присутствием>, и не будет нам более верных и неизменных любовников.

Жрица. Да, да, дети мои, кончайте забаву; ведь близок вечер, да и празднество будет отравлено видом слишком большого числа умирающих, то носящихся на волнах, то лежащих неподвижно на земле, точно напоминая о чем-то забытом.

(В венках из прибрежных деревьев в белых одеждах подходят к жрецу новые толпы юношей)

Жрец. Вы, юноши! Дальние и ближние! Несметной толпой стоящие на берегу моря, сегодня более прекрасного, чем когда-либо! Омойте умиленными взорами стоящую перед вами, омойте ласковым взглядом всю, с ног до головы, до последней морщины, о последнего сладкого изгиба. Омойте в священнодейственном порыве всю с ног до головы стоящую перед вами, не склоняющую и <на мало> колен, чтобы скрыть хотя бы немногое от вас. Омойте, омойте!

Больше же всего обратите внимание на эти ноги, давшие вино и хмель жизни столь многим! на эти бедра, бывшие смертной плахой для столь многих полудетских станов — из коих нагота одного священнствует кружево <,> связанное нежнейшими из сестер ваших.

Гонец. Царица! Отврати <на миг> грозную красоту свою! Он, который спал столько веков <,> проснулся. Как семя юноши, не знающее преград, течет его струение. Зеленые деревья, напрасно убегающие (л. 3) от его пламенных хлябей <,> рыбаки с сетями и пахари с волами, все вспыхивает, как комки серы, попав на его пути. Беги! Беги! Есть путь, есть тропинка над безднами! Беги, дарующая жизнь, <в последний раз!> (Падает мертвым.)

(Двое или трое <безбородых>, схватив плащи, убегают, давая увидеть клочья седых волос. Но <несколько> юношей, преградив путь, выхватив мечи, оставляют их на месте убитыми.)

Все. Что это? празднество — стремление к богу — нарушает дикая бессмысленная природа. Где ж разум? где справедливость? Или ты, может быть, царица, разрешишь наше затруднение? Нам же жизнь не сладка.

Жрица. Дети <,> не изменить ли нам порядок празднества. Шествуемте все вместе и когда увидим огненное бегущее, я взойду на высокий и вполне безопасный холм, и всякий, кто добежит до огненного чудовища и взойдет на холм <,> неся доказательством испепеленную руку, будет принят мной в сладостные, <испепеляющие> и огненные объятья.

Но кроме того, сзади нас есть тропинка — и …! кто хочет — !

Юноши. Мы волим это — о — волим! (в восторге сплетаясь <в венки уходят>)

Несколько мужей. Мы же, приняв заранее освобождающ<ей> <влаги> из <камней> имеющихся у нас перстней, встанем здесь <с мечами> чтобы преградить дорогу безбородым, если б они случайно затесались к нам <,> <оказались среди нас>.

Прислужница (на холме у Жрицы). Как хороши. Багряные, освещая все и делая все темным вокруг себя <,> бегут ручьи, а навстречу им бегут развевающиеся алые голубые и белые плащи юношей. Как сверкают их ноги! голые плечи, кудрявые нежные затылки! Как крылья их плащи. Два ручья. Кто прекра<сен> Все бегут вместе. Но вот один увидел. Прыжками <,> перескакивая товарищей, бежит в сторону. Ах, это он милый мальчик. Он хочет повторить вчерашнюю ночь. Что заставляет его делать такие неестественные для всегдашнего изящества прыжки? Неужели только боязнь <опоздать и> не быть первым? Нет <,> я не ошиблась, госпожа; он первый добежал, смотри как вспыхнула рука в золоте реки; отпрянул в (л. 4) темноту; бежит <,> развеваясь плащами <,> назад; он, его первого примешь, госпожа, в сладостное благословление. Ах! золото ручья блестит и впереди его! ах, сомкнулось! Но он успеет добежать, он перебежит! И не видно его: видны голубые плащи неудержимо стремящегося. Вот добежит, вот делает прыжок… ах <тонет> бедный в текучем золоте <,> оставляя некоторое время <развеваться> несгорающие плащи… Ах, бедный, бедный мальчик! Не его ты будешь целовать в первых восторгах.

Бедный, бедный.

Этому поделом: тучный, сгорает раньше, чем успеет <вынуть руку> — туда же, <зачем?>!

А этот надеется уйти; стоит с испепеленными руками, <устремляя на тебя последний взор>, давая себя обтекать золоту. Рухнул. И всюду <в> темноте, как червячки, загораются они… Но что это, госпожа, блестит сзади нас? Или мне изменяют глаза <,> и я, в 17 лет, старуха? Слыша то, что я говорю, Твой взор не отвертывается, <отрываясь> от того, что ты видишь?.. Пусть так. Но вот мчится с сожженной рукой… к тебе… нет падает… Вот быстрей ветра несет<ся> другой — тоже падает.

Толпы дожидающихся <у холма> очереди. Скоро ли? Скоро ли?

Жрица. Сейчас. Вот упал с сожженной рукой один. Несите его. И пока я буду осыпать его мертвого поцелуями, спокойно и безжизненно смотрите в лицо Сменяющей Меня. И когда я охлажду свое тело, я сойду к подножию <холма> и предводительницей вами пойду навстречу Царства <нрзб> <передам свой жезл> Лучшей меня.

Многие. О! О! Мы узнали, что такое слезы!

Другие. Да будет воля твоя!

Дерзновенные. Мы не позволим! Мы хотим испытать свое счастье! Дай нам, царица, иначе <мы встанем тебе на пути> с мечами. (Вкусивши освобождающей влаги мужи выступают с мечами после небольшой схватки, предают земле непокорных отроков.)

Мужи. Не на это готовили мы свои мечи.

Жрица. Что же вы медлите?

Все. У нас опускаются, царица, руки выполнить твой страшный замысел.

Жрица. Ну, тогда я сама спущусь; и сожегши руку в потоке, отдамся первому, кого увижу сожженного, но …(л. 5) живого. И тогда я пойду <,> передам жезл Сменяющей Меня. Вы же…

Все. Мы не волим Сменяющей тебя! Мы волим тебя одн<у>!

Жрица. Что значит это возмущение всегда покорных мне? Или я уже не царица?

Все безмолвствуют, потупясь.

Прислужница. Поток изменил свое направление. Огненная влага мертва, где струилась раньше.

Все. О! О! (Бросаются смеющейся толпой и над вспыхнувшими ослепительным светом и погасшими телами повисает мост из живых человеческих тел. По временам кто-нибудь <,> кого руки и ноги испепелились <,> обрушивается <,> но его место занимает другой. Мост окутывается облаком пения слабого и грустно<го>.)

Жрица. Я исполню вашу волю; предводительствуя вами, уйдемте отсюда. Но, быть может… Да, так и есть.

(Делая дики<е> прыжки, перескакивая через тела (л. 5 об) умирающих, опрокидывая живущих со страшной быстротой приближается юноша с двумя испепеленными руками и страшно <сражающими> блестящи<ми> глазами.)

Жрица. Я знала, что ты <бу>дешь. Это тебя я искала глазами. Вот я принимаю тебя в объятья и иду туда, где сплетенные тела юношей уготовили ложе. Вы же все, кто здесь ни есть, дающий ли себя обтекать огненной влаге или окунающий свечу-руку или <висящий?>, воспевая славу милому рождению, <лозой на мосту?> <,> не отрывайте от нас <взоров?> и силой обмана зачаруйте себя, убедите, что это вы сможете и трепещите в моих объятиях. Вот я веду тебя к железному ложу, вы же взирайте!