Цель и средства. Политика США в отношении России после «холодной войны» - Джеймс Голдгейер

Представители администрации Клинтона и МВФ не поддержали чрезвычайных мер, принятых российским правительством. За день до объявления этих мер представители МВФ и Министерства финансов США призывали российское правительство пересмотреть свои планы. Спустя месяц в ходе слушаний в Конгрессе США Саммерс заявил: «В середине прошлого месяца экономическая политика России потерпела фиаско, когда российские власти под сильным давлением рынка пошли на огромный риск: они одновременно девальвировали рубль, ввели мораторий на выплату долгов и объявили о реструктуризации правительственных облигаций. Это было решение российского правительства, которое мы не одобряли»{737}.

Запад лихорадочно обсуждал сложившееся положение. Представители МВФ и администрации Клинтона были буквально огорошены российскими чрезвычайными мерами. Особенно шокировал МВФ трехмесячный мораторий для российских банков, явно направленный на спасение тех, кто, по мнению фонда, меньше всего заслуживал спасения. После трудных многочасовых переговоров МВФ и администрация Клинтона в конечном счете согласились выступить официально в поддержку чрезвычайных мер. Но неофициально никто не испытывал энтузиазма{738}.

Правительство Кириенко надеялось, что эти решительные меры позволят стабилизировать валюту и сбалансировать финансы. Как и было согласовано накануне, МВФ выступил с заявлением о поддержке чрезвычайных мер. В последней фразе заявления МВФ Камдессю отметил, что «считает важным, чтобы частный сектор и международное сообщество в целом выразили солидарность с Россией в это трудное время»{739}. Мало кто последовал этому совету. Иностранные инвесторы были в ярости от того, как с ними обошлись, и любыми способами пытались получить свои деньги, что вызвало колоссальное давление на рубль{740}. За неделю рубль потерял две трети своей стоимости по отношению к доллару. За один день два экономических достижения эпохи Бориса Ельцина — контроль инфляции и стабилизация обменного курса валюты — превратились в прах. Полученные от МВФ 4,8 млрд. долл. мгновенно улетучились, 3,8 млрд. долл. ушло на скупку рублей Центральным банком, и оставшийся 1 млрд. долл. Министерство финансов направило на выплаты по ГКО, хотя кто конкретно получил твердую валюту — остается тайной. Министр финансов США Роберт Рубин признал, что большая часть последнего кредита МВФ в размере 4,8 млрд. долл., предоставленного России летом 1998 года, «возможно, ушла не по назначению»{741}.[151] Фондовый рынок практически перестал существовать, рубль продолжал падать, банки закрылись, цены взлетели вверх, а магазины опустели. К концу года рубль потерял 71% от своей стоимости на начало года, в то время как ВВП возрос на 5% в сравнении с 1997 годом. Западные инвесторы остались с обесценившимися бумажками в руках, были ли это акции, ГКО, новые облигации или форвардные контракты, подписанные с русскими банками. Впервые в нынешнем веке российские экономические беды отозвались во всей мировой экономике, достигнув даже американского фондового рынка. Адам Элстайн, в то время руководитель московского отделения компании «Бэнкерс траст», выразил общие настроения, когда заметил корреспонденту газеты «Файнэншл таймс», что теперь инвесторы «скорее будут есть радиоактивные отходы», чем снова вкладывать деньги в Россию{742}.

Краткосрочные последствия российского краха

Всего через неделю после объявления плана чрезвычайных мер по предотвращению экономического краха сам Кириенко потерпел крах. Ельцин потребовал его отставки и попросил своего прежнего премьер-министра Виктора Черномырдина снова возглавить правительство. Ельцин также сместил Сергея Дубинина с поста председателя Центрального банка, хотя не имел на это конституционных полномочий. На этот пост Ельцин предложил кандидатуру Виктора Геращенко — того самого человека, который в начале десятилетия проводил инфляционную монетаристскую политику. Российская коммунистическая оппозиция в парламенте, ободренная полным провалом последнего правительства и бессилием самого Ельцина, дважды отвергала кандидатуру Черномырдина. Чтобы избежать третьего тура голосования, за которым мог последовать очень рискованный для Ельцина шаг — роспуск Государственной Думы, он уступил воле парламента и выдвинул на пост председателя правительства кандидатуру Евгения Примакова. При твердой поддержке Коммунистической партии и ее союзников парламент утвердил Примакова в должности премьер-министра. По Конституции Примаков не был обязан согласовывать с Государственной Думой назначения министров, но он пошел на сотрудничество с парламентом для формирования коалиционного правительства. Примаков отвел кандидатов, которые слишком тесно идентифицировались с предыдущим правительством, и сколотил новое правительство из центристов, коммунистов, либералов, включив даже одного представителя Либерально-демократической партии Владимира Жириновского. Своим заместителем, отвечающим за экономику, он назначил представителя Коммунистической партии и бывшего главу Госплана Юрия Маслюкова.

В начальный период премьерства Примакова Россия не производила впечатления, что она находится «в конце начала», как Тэлботт характеризовал положение в России годом раньше; скорее, она стояла «у начала конца». Впервые за последние годы реформаторы, поддерживаемые администрацией Клинтона, оказались не у власти; было похоже, что их идеи и политика потерпели крах. Специалист по России Арнольд Горелик отмечал: «Теперь Вашингтон ясно, хотя и с большим сожалением, понимает, что Ельцин как политическая сила себя исчерпал. Кроме того, его уход с политической арены сопровождается исходом либеральных экономистов, на которых Вашингтон и Запад в целом смотрели как на силу, которая может возглавить российские реформы. Вместе с ними ушла и модель либеральных экономических реформ»{743}. Предсказаниям Горелика вторил неолиберал Андрей Илларионов:

«Наиболее серьезным идеологическим последствием кризиса стал мощный сдвиг в общественном мнении. Слова «демократия», «реформа» и «либерализм», а также ассоциировавшиеся с ними концепции и люди оказались дискредитированы. Было серьезно подорвано доверие к идеям рыночной экономики, либерализма и дружбы с Западом. Население России в целом стало более восприимчивым к энергичному вмешательству государства в экономику и общественную жизнь, к теориям западного заговора против России и идеям уникального «русского пути»… Больно сознавать, что неоднократные попытки создать в России стабильное демократическое общество с рыночной экономикой провалились»{744}.[152]

Государственная Дума и Совет Федерации приняли не обязывающие резолюции, которые навсегда запрещали Кириенко, Немцову, Гайдару и Чубайсу занимать политические посты, если их противозаконная деятельность не будет расследована судебными органами или парламентской комиссией, не говоря уже о том случае, если они будут признаны виновными в совершении противозаконных действий.

В начальный период своего правления Примаков звучал так, как будто собирался повернуть время вспять в отношении всех проведенных в 90-е годы реформ. После августовского финансового краха активно выдвигались предложения о национализации монополий, радикальном увеличении денежной массы, повышении зарплат и пенсий, реприватизации предприятий на более справедливых условиях, установлении контроля над ценами. В области внешней политики американцы готовились к худшему. Примаков всегда сторонился Запада, особенно Соединенных Штатов. И вот теперь он стоял во главе российского правительства.

В то время Ельцин — «наш человек в Москве» — едва ли мог контролировать власть Примакова. По данным опроса экспертов, в январе 1999 года Примаков занимал первое место в списке наиболее влиятельных деятелей, а Ельцин с большим отставанием оказался на третьем месте после мэра Москвы Юрия Лужкова{745}. Ельцин выглядел таким слабым физически и уязвимым политически, что периодически в Москве распространялись слухи о его отставке и даже смерти{746}. Высказывались предположения, что за экономическим крахом последует политический крах режима, результатом чего будет какое-то преторианское или даже фашистское государство. Как эхо событий декабря 1993 года усилились разговоры о «веймарской России», особенно после убийства лидера демократов Галины Старовойтовой{747}. Даже Ельцин стал поговаривать о готовящихся переворотах, предупреждая потенциальных заговорщиков: «У нас достаточно сил, чтобы сорвать любые планы захвата власти»{748}.