Гении разведки - Николай Михайлович Долгополов

Тут следует это такое привычное для кровавых годов «и вдруг». Его вызывают в Москву. Почему-то многие мои герои увольнялись из органов и подвергались репрессиям именно под Новый год. Берия в конце декабря устраивает разнос группе чекистов, публично клеймя предателями. Среди них и ошарашенный Коротков. Все молчат, орденоносец Коротков пытается очиститься от нелепых обвинений. На него смотрят с ужасом: защищать себя вот так публично в этой среде не принято.

И за все за это Короткова «всего лишь» увольняют из НКВД. А могли бы запросто расстрелять, отправить в лагерь. Другие «счастливчики», как, например, ученик и дальний родственник самого Артузова Борис Гудзь, уходили в водители автобуса, молчали, тактично пережидали в преддверии лучших времен.

А Коротков еще и пишет наркому. Это послание никак не назовешь покаянным. Он никого не обвиняет, но и не оправдывается, не клянется в любви к товарищу Сталину, а просит восстановить его в органах. Письмо резкое, по тем страшным годам — дерзкое.

И Берия по непонятным причинам возвращает Александра Короткова в органы. Как такое могло произойти? Ведь по логике Берии и прочих его единомышленников Коротков являлся типичным предателем. На Лубянку, пусть и в лифтеры, его взял Герсон, в 1938-м арестованный и в 1940-м расстрелянный. В Париже «Длинный» работал у резидента Орлова, сбежавшего на Запад. Попытка одной из вербовок закончилась экстренным выводом Короткова из Франции. Полный набор для предъявления обвинения по любимейшей Берией 58-й статье УК РСФСР. Да, за вторую командировку во Францию наградили орденом. Но в 1939-м прямо обвинили в предательстве. И он, в отличие от других, молчащих ягнят, бурно против этого протестует, обвинения отвергает, клянется, что никаким врагам советской власти его не завербовать.

Логику увольнения Короткова, как и его возвращения, проследить сложно. Да и не было здесь никакой логики. Если только предположить, что до всесильного Лаврентия Павловича дошло: лишь невиновный человек способен на подобную отчаянную дерзость. Или смелость. Вторая причина: Коротков продержался до 1939 года. Из органов были вычищены сотни и сотни. На столе Берии докладная записка проверяющих: связь Короткова с арестованным Герсоном не установлена.

А война совсем близко, что Лаврентию было совершенно понятно. Надо кому-то и работать, восстанавливать оборванные связи, передавать и обрабатывать подготовленную источниками информацию. Особенно из Третьего рейха.

В профессиональных качествах Александра Короткова сомнений ни у кого не возникало. Степанов, таков теперь псевдоним разведчика, не раз информировал о приближении войны. И его источников даже Берия считал надежными. Александра Михайловича назначают заместителем начальника 1-го отделения внешней разведки. Где он к ужасу своему понял, что в последовательно зачищенных Ягодой, Ежовым и Берией резидентурах в некоторых государствах вообще не осталось его коллег. Да, пришли по набору новые, иногда способные люди, но какие же неопытные. Даже в стране главного противника Германии резидентуру возглавляет дилетант Амаяк Кобулов, брат дружка Берии Богдана Кобулова. А помогают им еще двое разведчиков. Немецким языком на всех троих владеет лишь один. Каково это сознавать Короткову, над которым в свое время подсмеивались, что он говорит с венским, так и было, акцентом.

И в конце августа 1940-го в Берлин по приказу наркома Берии отправляется на месяц, не больше, сотрудник Степанов, он же Коротков. Полномочия, полученные от наркома лично, у него самые широкие. Может действовать и через голову Кобулова. Пусть Сталин считает, что у Советского Союза в запасе еще год, а то и два. А Берии нужна объективная картина обстановки в столице Третьего рейха, о чем Степанов получил задание добросовестно информировать наркома Берию напрямую. Он мог откровенно высказывать в донесениях свои собственные суждения, если они даже расходились с мнением посла или резидента.

Как ни странно, Кобулова это положение устраивало. Пусть Степанов берет на себя всю ответственность. Ясно, что тот профессионал, но до поста резидента не дорос и на эту должность не претендует. Коротков тоже при своих. При таком раскладе Кобулов вряд ли решится вмешиваться в его работу.

Рисковать, в том числе и жизнью, в фашистской Германии Александру Михайловичу приходилось неоднократно. А в его распоряжении был всего лишь месяц.

Коротков постарался побыстрее установить, что сталось с ценнейшими нашими агентами, связи с которыми были на два-три года заморожены. Заморожены? Мягко сказано. По существу, вся работа с ними парализована. Ведь даже когда агент «Корсиканец» приезжал в Москву в составе немецкой делегации, на него, ждущего, как манны небесной, появления советских друзей, никто не вышел. Другой бы мог позабыть обо всем, плюнуть, но только не «Корсиканец».

И Коротков сумел разыскать правительственного советника имперского министерства экономики Арвида Харнака, действовавшего под этим оперативным псевдонимом, и его жену, тоже нашего агента Милдред («Японка»). Его потряс мужеством офицер разведывательного отдела люфтваффе Харро Шульце-Бойзен, псевдоним «Старшина». Они по-прежнему занимали важные посты, были исключительно информированы. Коротков удивился, узнав, что в подпольной группе Харнака и Шульце-Бойзена свыше 60 человек. В основном антифашисты, люди твердых убеждений, даже в труднейшее время себе и своим идеалам не изменившие. Да, этот берлинский костяк «Красной капеллы» будет уничтожен через год после начала войны с СССР. Но до этого они успели передать столько полезных, ценнейших сведений…

Коротков оставался единственным не расстрелянным и не репрессированным разведчиком, кто знал «Брайтенбаха» — Вилли, если полностью Вильяма, Лемана в лицо. И, соблюдая максимум предосторожности, вышел на связь с агентом. Леман был кадровым сотрудником гестапо, гауптштурмфюрером СС. Никто его не вербовал. Он был, по терминологии спецслужб, инициативником, то есть сам предложил свои услуги советской разведке добровольно еще в 1929 году. Одно время в его обязанности входило наблюдение за иностранными дипломатами, в том числе сотрудниками нашего постпредства, торгового представительства, других учреждений. Именно благодаря «Брайтенбаху» удалось избежать арестов и вывезти из Германии нескольких советских разведчиков, попавших в поле зрения гестапо.

Коротков был приятно удивлен. Запросы «Брайтенбаха» отличались скромной разумностью. Скорее Леман работал на идейной основе. Лишь однажды, еще в 1930-х, когда Вилли здорово заболел, по приказу руководителя ИНО Артура Артузова ему передали солидную сумму денег на лечение. А потом, чтобы не вызывать