Герои, почитание героев и героическое в истории - Карлейль Томас

Представьте себе этот бесконечный, искусно подготовленный конгломерат черепов, ширм, расписанных иероглифами, голубка в состоянии невинности, залу с таинственным и театральным освещением, волшебный фонарь Кирхера, огненные буквы, начертанные с помощью фосфора на стене, жалобный крик, длинную седую бороду, вынырнувшую из мрака, – всю эту обстановку, действующую на человеческое воображение и имеющую якобы связь с филантропией, бессмертием и прочим. И тогда вам будет понятно, как ловкий плут, сидящий тут же и усердно следящий за всем, извлекает из этого дикого хаоса чистые деньги. Таким грандиозным, выгодным хаосом начал окружать себя с этого времени наш архишарлатан и всюду пользоваться успехом. Прибыв в какой-нибудь город, он сейчас же приобретает доверенность тамошнего ордена и не постепенно, как прежде, а в одну ночь знакомится в великой ложе со всеми местными и приезжими глупцами. Сидя в раззолоченной масонской зале, хищник может видеть все стадо в одном загоне, которое приветливо ластится к нему и лижет руку, собирающуюся выцедить из него кровь.

Победоносный Беппо! Гений изумления излил на него всю свою славу; его чело окружено ореолом, и в самой походке его замечается что-то сверхъестественное. Его встречают криками восторга или благоговейным молчанием; в раззолоченных залах, под стальным сводом скрещенных шпаг, встречают его масоны; он восседает на кресле мастера, говорит бесконечные, высокопарные речи о масонстве, нравственности, универсальной науке и божестве с «возвышенностью, восторгом и умилением».

А заручившись доверием, можно приняться и за устройство египетских лож, и если у людей есть деньги, то их можно посвятить и в сокровенные тайны «Пентагона», который, как известно, добывается в отдаленных странах мира и стоит недешево. Другие его продукты, как-то: египетское вино, вода, возвращающая молодость и красоту, – также успешно сбываются и даже поднимаются в цене. Пресыщенный жизнью, богатый тунеядец, вероятно, не упускает случая между прочими интригами завести интригу и с целомудренной Дианой, верховной жрицей и графиней Серафимой, а древняя, отцветшая, но многолюбящая вдова с умилением посматривает на рыцаря – Калиостро, владеющего сверхъестественными силами и на которого устремлены взоры целой Европы. Хитрая лиса набивает карман и при этом сумеет показать вид, что презирает деньги.

Нам, много размышлявшим об этом деле, казалось странным, почему граф Калиостро после бесконечных речей, произнесенных им, не был выброшен своими слушателями за дверь? Человек этот не мог говорить, а болтал какой-то вздор, не имевший никакого смысла. Он не умел порядком выразить ни одной мысли, он даже не владел языком. Его сицилийский выговор и составленный из разных диалектов французский язык, на котором обыкновенно объясняются «европейские чичероне», был непонятен для смертного, это было какое-то смешение языков, напоминавшее столпотворение Вавилонское. Не будучи в состоянии выразить ни одной мысли, он издавал какие-то дикие звуки, не имевшие ничего общего с разумною и толковою речью. Когда ему случалось приступать к самому простому рассказу, поток его речи внезапно обрывался и затем не походил уже на поток, а на какое-то громадное, бесконечное болото. Вот один из образчиков его красноречия:

«Я верю и желаю верить, что все почитающие своих родителей и всевластного Папу пользуются благословением Божьим. Так и мои действия и поступки совершались согласно Божьему велению и в силу власти, дарованной мне свыше и служащей во благо св. Церкви. Я хочу привести доказательства всему тому, что я делал и говорил, не только физически, но и нравственно, причем всякий увидит, что так как я служил по воле Бога, то он дал мне оружие побороть ад, потому что я не знаю других врагов, кроме тех, которые находятся в аду. Если же мои действия неправедны, то меня накажет св. отец; в противном случае – он меня наградит, и если он сегодня вечером получит все мои ответы, то я могу сказать всем моим верующим и неверующим братьям, что завтра же я получу свободу».

Когда у него потребовали этих доказательств, он продолжал:

«В доказательство того, что Бог избрал меня апостолом, защитником и распространителем веры, я должен сказать, что так как святая Церковь уже возвестила чрез своих пастырей, что католическая религия есть настоящая религия, то и я действовал согласно учению этих пастырей. И я повторяю, что все мои действия и поступки праведны, божественность же египетского ордена подтвердили пастыри, так что св. отцу остается его только санкционировать». Каким образом, ради самого неба, мог подобный индейский петух говорить с умилением?

А между тем на это дело можно взглянуть двояким образом. Во-первых, нужно иметь в виду различие между обыкновенной речью и речью публичной, а во-вторых – присутствие известной смелости, которую нередко называют также бесстыдством.

Не выпадала ли тебе горькая доля, любезный читатель, присутствовать когда-либо на митинге, созванном с какой-нибудь общественной целью? Вероятно, ты видел, как длинноухий толстяк, по собственному побуждению или приятной необходимости, вставал с места и давал своему голосу полную волю. Ты хорошо знал, что во всем его ослином мозгу нет, не было, да и не будет никогда ни малейшей идеи, но ты все-таки напрягал внимание. Когда в начале его речи еще стоит какой-то чад и ты не можешь уловить ничего, даже бессмыслицы, то это к счастью, потому что обаяние оратора исчезло, и он может бесполезно препираться, сколько ему угодно. Общих мест под рукою много: «любовь к труду», «нуждающиеся миллионы», «трон и алтарь», «божественный дар песнопения» или что бы там ни было. Одни эти названия перенесли уже слушателей в стихию «общих мест». Но вдруг его речь изменяется, делается пламенной, а публика, подогретая перед этим яствами и крепкими напитками, изъявляет свое сочувствие неистовыми криками и аплодисментами, так что глупцу, одаренному зычным голосом, остается только держаться гладкого, параллельного пути, параллельного с истиной, но, ради Бога, не приходить с ней в соприкосновение. И поверьте, что ни одно препятствие не встретится ему на этом пути и он победителем выйдет из стихии общих мест.

Он будет походить на осла, которого головою вниз бросили в воду. Вначале вода грозит его поглотить, но вскоре он, к своему удивлению, видит, что может плыть, что в нем есть способность держаться на воде. Единственное условие неизбежно: смелость или, как обыкновенно называют, бесстыдство. Наш осел должен быть предоставлен водяной стихии, он должен смело и мужественно вытянуть свои четыре ноги, и затем уж он не захлебнется и не утонет, а с триумфом и к общему удивлению зрителей поплывет вперед. Благополучно добравшись до противоположного берега, он стряхнет со своей грубой шкуры брызги воды, подивится своему таланту, о котором прежде не имел никакого понятия, и весело пошевелит своими длинными ушами.

Так и с публичным оратором. Калиостро, каким мы знаем его исстари, умел при случае умиляться и выказывать напускной жар, при этом он был говорлив, а в смелости, обыкновенно называемой бесстыдством, не встречал себе соперника. Общие места масонских лож он изучил и усвоил вскоре, а напыщенные фразы и напускной жар, имея под рукою возбуждающий предмет, составляют, как известно, единственное дарование публичного оратора – в глазах глупцов.

Здесь мы припоминаем еще другое обстоятельство, которое если справедливо, то имеет, может быть, также некоторое значение. В юные годы Беппо Бальзамо добивался, под всевозможными предлогами, достать клочок ваты, напитанной мирром. Неверующим по убеждению неверующий Беппо быть не мог, но был им скорее по глупости или нравственной распущенности. Разве на дне его хаотической натуры не могло лежать мускусное зернышко действительного суеверия? Удивительно, как зернышко веры или суеверия пропитывает и насыщает своим запахом весь внутренний мир шарлатана, так что каждая его фибра отзывается мускусом. Ни один шарлатан не в состоянии так убедить, как тот, который насквозь проникнут убеждением. И так удивительно уживаются в шарлатане вера, обман и самообман, что тот может быть назван лучшим шарлатаном, у которого мускусное зернышко первой проникает большую массу последних.