Герои, почитание героев и героическое в истории - Карлейль Томас

«Еще до приезда моего в Страсбург, – рассказывает профессор Мейнерс, – я знал положительно, что мне не придется не только говорить с Калиостро, но даже видеться с ним. Я наслышался от многих людей, что он ни под каким видом не принимает здоровых, любопытных путешественников, а с теми, которые, не будучи больны, наконец добивались его аудиенции, он обходился, как со шпионами, самым грубым образом. Но тем не менее и несмотря на то что мне удалось только на одну минуту видеть этого нового бога медицины, когда он промчался мимо меня в карете, мне кажется, что я знаю его лучше многих, проживших целые месяцы в его обществе. Мое неизменное убеждение заключается в том, что граф Калиостро с самого начала был скорее обманщиком, чем сумасбродом, и что до сего времени он остается обманщиком.

Относительно его родины я положительно ничего не узнал. Одни считали его испанцем, другие евреем или итальянцем – и даже аравитянином; рассказывали также, что он уговорил какого-то азиатского князя отправить своего сына путешествовать по Европе и что будто бы он убил этого юношу и воспользовался всем его богатством. Так как граф плохо изъясняется на всех языках и, вероятно, большую часть жизни провел под вымышленными именами, вдали от своей родины, то весьма возможно, что никогда не могли добиться верного сведения о его происхождении.

При первом своем появлении в Страсбурге он вступил в связь с масонами, но эта связь продолжалась только до тех пор, пока он не почувствовал, что сам, без помощи других, может встать на ноги. Он вскоре вошел в милость претора и кардинала, а через них добился покровительства двора, так что противники его не смели и думать низвергнуть его. С претором и кардиналом он обращался, как с людьми, обязанными ему. Кардинальскими экипажами он пользовался без всякой церемонии, как будто они были его собственные. Он утверждал, что атеистов и богохульников узнает по запаху, а испарения их причиняют ему падучую болезнь, припадки которой он, как ловкий фокусник, может представить, если захочет. Теперь он более не хвалится публично своей властью над духами или каким-либо другим волшебством. Однако я знаю наверняка, что он утверждает, что может вызывать духов и при помощи их исцелять болезни, как убежден я и в том факте, что анатомия человеческого тела, характер его болезней или употребление обыкновенного терапевтического метода ему столько же известны, сколько любому шарлатану.

По достоверным рассказам лиц, долгое время наблюдавших за ним, можно заключить, что он необыкновенно вспыльчивый, горячий и непостоянный человек. Поэтому ему и пришла счастливая мысль, которая едва ли когда-нибудь посещала его во всю жизнь, сделаться недоступным и окружить себя, как каменной стеной, напускной скромностью, так как без этой предосторожности он давно бы попался впросак.

За собственный труд он не принимает ни платы, ни подарков. Если он не желает обидеть лицо, сделавшее ему подарок, то не отказывается от него, но, в свою очередь, также дарит вещь, равную по цене, а иногда и дороже. Он не только не берет ничего со своих пациентов, но на целые месяцы предлагает им свою квартиру и стол, не требуя за это никакого вознаграждения. Но при всем этом бескорыстии он живет роскошно, ведет большую игру, постоянно проигрывает, в особенности дамам, так что по малой мере он проживает в год не менее 20 000 ливров. Таинственность, которой Калиостро окружил источник своих доходов, помимо его щедрости и чудесного лечения, заставляет многих верить, что он божественный, необыкновенный человек, изучивший природу во всех ее таинственных проявлениях и, между прочими тайнами, похитивший у нее тайну делать золото. С грустью и негодованием я должен еще прибавить, что этого человека не только принимали и ласкали великие мира сего, которых, впрочем, спокон века морочили подобные люди, но даже ученые, врачи и естествоиспытатели не стыдились входить с ним в сношения».

О, чудные, великолепные дни, если б вы вечно могли продолжаться! Но каждое светило имеет свой назначенный путь, свою кульминационную точку и затем нередко свой быстрый закат. Кардинал Роган с огненным темпераментом и скудными умственными способностями, человек распутный, человек сомнительной честности, в котором страсть к чудесному приняла громадные размеры, походил на труп кита, выброшенного на берег, которым вздумали полакомиться шакалы. Но к сожалению, один шакал не мог долгое время, с ненарушимым спокойствием, лакомиться им; самка шакала, наделенная острыми зубами, подбегает к нему, глубоко вонзает свои зубы в мясо кита, готового вместе с шакалом сделаться ее добычею. Молоденькая французская модистка, «графиня де Ламотт Валуа», побочный отпрыск Генриха II, обладает, без помощи чудесных напитков, египетского масонства или таинственных бесед с духами, достаточным гением, чтоб принять участие в проектах архишарлатана, добиться золотого результата и затем, пожалуй, хоть разбить тигель. Кардинал Роган отправился в Париж, чтоб под ее руководством увидеть долго невидимую королеву, или даже «призрак» королевы, в Трианонском саду поднять розу, выпавшую из прекрасной псевдокоролевской ручки, и в заключение быстро отправиться к черту, захватив с собою и Калиостро.

Проницательный читатель заметит, что мы пришли теперь к знаменитой истории ожерелья, непроходимой путаницы которой мы, впрочем, коснемся здесь только мимоходом, потому что в следующей статье надеемся познакомиться с нею подробнее. А пока вообразим кардинала еще живым китом. В то время он до такой степени проникся ролью авантюриста, что сообщенные ему в секретном письме предсказания великого кофты не могут удовлетворить его, и последний должен был покинуть свои дела, так удачно начатые в Неаполе, Бордо и Лионе, чтоб спешить в Париж.

«Новый Калхас, – говорит аббат Жоржель, – должно быть, плохо изучил внутренности своей жертвы, когда предсказал кардиналу, что счастливая переписка с «мнимой королевой» доставит ему великие милости, что его влияние на государственные дела вытеснит всякое другое влияние и послужит ему для распространения добрых начал к славе и счастью французов». Понятно, Калхас ошибался, но как же и не ошибаться ему? Он хорошо знал, что какие бы ни были милости королевы, какие бы перемены ни посетили землю, его царство только временное. Пусть льется токайское, как вода, а чтоб продолжить наслаждение, им будем пророчить доброе, а не дурное.

Если для Цирцеи де Ламотт Валуа египетское масонство представляется нелепым волшебным напитком, которым можно превратить жирного кардинала в четвероногое животное, то для великого кофты, напротив, эта самая Ламотт Валуа полезна в том отношении, что может откармливать это животное надеждами на милость королевы, чтоб затем им обоим обречь его на убой. Они друг для друга полезны, живут в мире и пьют токайское, хотя в душе ненавидят и презирают друг друга. В таком положении находятся дела весною и летом 1785 года.

Но в то время, когда во дворце кардинала льется токайское, а вне его учреждаются египетские ложи, и золото, и слава, самым сверхъестественным способом, текут как из Парижа, так и из других городов в карманы Калиостро, наступают последние августовские дни, а с ними является и комиссар Шенон. Он забирает всю пресловутую шайку, начиная с кардинала и кончая псевдокоролевой, и заключает ее в Бастилию, разместив по отдельным камерам. Здесь, в продолжение шести месяцев, им дается полная свобода выть дискантом или басом, роптать на судьбу, распространять ложные мемуары, из которых пальма первенства принадлежит книге: «Memoires pour le comte de Cagliostro en presence des autres coaccuses», напечатанной в 1786 году, трактующей о короле Трапезундском, мекском шерифе и «несчастном сыне природы». А между тем ожерелье как бы кануло в воду, Тюильрийский дворец объят ужасом и горем. Париж, а за ним вся Европа, трубит про таинственное дело. Граф «медный лоб» приводится в суд, ставится на очную ставку с дерзкой и бесстыдной Ламотт, истощает все свое красноречие и одерживает победу, за что взбешенная Цирцея «пускает в него подсвечником». Затем, 31 мая 1786 года, парижский парламент после заседания, длившегося 18 часов, в 9 часов вечера произносит свой приговор. Кардинал Роган удаляется «в свое поместье», графине Ламотт бреют голову, выжигают на обоих плечах раскаленным железом литеру V (Voleuse) и подвергают пожизненному заключению в тюрьме Сальпетриер, де Вильета за подделку подписи королевы навсегда изгоняют из Франции, мадемуазель Ге д’Олив, имеющую такое сходство с королевой, оправдывают, а великому кофте Калиостро, хотя обобранному до нитки, возвращается свобода с приказанием немедленно убираться. Его ученики иллюминуют в честь его свои окна, но к чему послужит эта иллюминация? Комиссар Шенон и губернатор Бастилии де Лоне не могут припомнить, чтоб он оставил в тюрьме драгоценные вещи, свертки золота и часы с репетициями. В эту же ночь его спешат отправить в Пасси, а через два дня он уезжает через Булон в Англию.