Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций - Елена Самоделова

Безусловно, Есенин и односельчане его поколения, изучавшие Библейскую историю в церковно-приходской школе, прекрасно знали христианскую трактовку образа великана. Кроме того, в фольклоре с. Константиново в ХХ веке сохранились свои гиганты – например, в быличке о появлении голого замерзшего великана-лешего у овина в момент его растапливания: «… парень выглянул – идет великан. Лес высокий, а он еще выше. Но с виду как человек, только уж больно здоров. Идет, орет, от рева его лес стоном стонет». [903]

В своем творчестве Есенин использовал в метафорическом плане знаменитые знаки первотворения Вселенной, очевидно, навеянные образом Атланта – древнегреческого титана, поддерживавшего небесный свод на крайнем западе Земли. [904] Сравните у Есенина: «…и броненосцы громадными рычагами, как руками великанов, подымают их и сажают на свои железные плечи» (V, 273 – «Железный Миргород», 1923, редакция); и «И горит на плечах // Необъемлемый шар!..» (II, 38 – «Отчарь», 1917; подробнее см. в главе 11).

Идея побратимства

Идея побратимства как специфически мужского института входила в жизнь Есенина неоднократно. Сначала это было товарищество с Гришей Панфиловым, оборванное смертью юноши. В письме к Г. А. Панфилову в августе 1912 г. Есенин рассуждал о сущности дружеских отношений, предполагающих полную доверительность между мужчинами – вплоть до общности денег, поверки сердечных тайн и благословения: «Между нами не должно быть никаких счетов. В таком случае мы будем Друзья . Желаешь если, я познакомлю вас письмами с М. Бальзамовой… <…> Любящий тебя Друг . Есенин. (Благослови меня, мой друг, на благородный труд. <…>)» (VI, 15). К Г. А. Панфилову же Есенин обращался в письме 1913 г. по-братски, заглавной буквой выделяя обращение: «Условия, Брат , условия помешали» (VI, 35).

В юношеском понимании содружество можно усилить клятвой: «Мы поклялись, что будем двое // И не расстанемся нигде» (I, 97 – «Весна на радость не похожа…», 1916). В беловом автографе имелось зачеркнутое посвящение «Л. Каннегисеру» (I, 322), а в самом тексте есть реалии («родительская изба» в роще с «огненной резьбой» наличников и др.), напоминающие о дружбе Есенина с жителем с. Спас-Клепики Рязанской губ. и учеником второклассной учительской школы Гришей Панфиловым, безвременно скончавшимся к этому времени.

Затем возникла дружба с Н. А. Клюевым, в конечном итоге отвергнутая Есениным; далее житье «коммуной» с А. Б. Мариенгофом, нарушенное его женитьбой. Н. А. Клюев в «Плаче о Сергее Есенине» (1926) сожалел об отказе поэта от побратимства – пожизненной клятве верности: «Да обронил ты хазарскую гривну – побратимово слово , // Целовать лишь ковригу, солнце да цвет голубый. // С тобою бы лечь во честной гроб, // Во желты пески, да не с веревкой на шее!..». [905]

Идея поэтического товарищества и цехового братства звучит в строках: «Товарищи по чувствам, // По перу» и «Я – северный ваш друг // И брат ! // Поэты – все единой крови » (II, 111, ср. 112 – «Поэтам Грузии», 1924). Упоминание «единой крови» отсылает к ритуальному элементу обряда побратимства, когда будущие братья пускали себе кровь, соединяли ранки в знак кровного единения и клялись на крови. Единокровное родство перерастает в уподобление нового собрата большинству сородичей – возникает «местный колорит» инварианта института побратимства (в данном случае – ориентальный): «Поэты – все единой крови. // И сам я тоже азиат // В поступках, в помыслах // И слове» и «Свидетельствует // Вещий знак: // Поэт поэту // Есть кунак » (II, 111, 112 – «Поэтам Грузии», 1924). Симон Чиковани вспоминал, как в ответ на представление «“молодые грузинские поэты” Есенин воскликнул: “Они же мои братья!”». [906]

С идеей побратимства неявно или осознанно связаны многочисленные письменные и печатные обращения к мужчинам-друзьям (реже – к личностям, которых Есенин почитал бы за честь иметь друзьями). Эти обращения конкретны в том смысле, что указаны мужские инициалы, имена и фамилии; тексты исполнены в виде произведений разнообразных жанров или даже составных частей художественных сочинений:

– личных писем (например, к друзьям юности Грише Панфилову, Николаю Сардановскому и др.);

– инскриптов (их множество);

– единственного акростиха («Акростих» Рюрику Ивневу, 1919);

– посвящений («Р. В. Иванову» на «Осени», 1914; «А. М. Ремизову» на «Лисице», 1915; «Рюрику Ивневу» на «Я одену тебя побирушкой…», 1915; «А. Белому» на «Пришествии», 1917; «Разумнику Иванову» на «Преображении», 1917; «Вл. Чернявскому» на «Сельском часослове», 1918; «Л. Н. Старку» на «Небесном барабанщике», 1918; «Клюеву» на стихотворении «Теперь любовь моя не та…», 1918; «А. Мариенгофу» на «Сорокоусте», 1920, «Мариенгофу» на «Я последний поэт деревни…», 1920, и «Анатолию Мариенгофу» на «Пугачеве», 1921; «А. Сахарову» на «Руси советской», 1924; «Посвящается П. Чагину» на «Стансах», 1924; «А. Воронскому» на «Анне Снегиной», 1925);

– адресных заголовков («И. Д. Рудинскому», 1911, и неоконченное «И. Д. Рудинскому по поводу посещения им нашей школы 17-го ноября 1911 г.»; «На память Мише Мурашеву», 1916; «Прощание с Мариенгофом», 1922; «Пушкину», 1924; «Льву Повицкому», 1924);

– именных стихов, в том числе условно называемых «стихами на случай» и/или представляющих разновидность «альбомных стихов», включающих мужские имена в первую строку («Дорогой дружище Миша…», 1916; «Милый Вова…», 1925);

– поэтических некрологов («Памяти Брюсова», 1924).

Для индивидуальной ментальности Есенина характерно даже посвящение своих произведений мужским библейским персонажам: «Пророку Иеремии» посвящена «Инония» (1918). Мысль о вневременном братстве, объемлющем живых и мертвых, намечена в ранней лирике (она не будет развита впоследствии, очевидно, как чересчур абстрактная): «К покойнику» и «Брату Человеку», 1911–1912. Молитвенные обращения напрямую к Господу являются, конечно же, не выражением идеи побратимства, но показателем извечного преклонения перед Творцом, даже если автор допускает «апокрифические» вольности («О Боже, Боже, эта глубь…», 1919). Непосредственными персонажами в сочинениях Есенина выведены конкретные его предшественники и друзья-мужчины – Алексей Кольцов, Николай Клюев («О Русь, взмахни крылами…», 1917). Братское внимание к мужчинам, оставшимся в памяти благодарных потомков, звучит в подзаголовках стихотворений, объясняющих первородное авторство «первопредков» художественного текста: «Село (Пер. из Шевченко)», 1914.

По фамилиям и псевдонимам адресатов посвящений хорошо заметно влияние того или иного мужчины на жизнь и творчество Есенина, а по частотности совокупных упоминаний одного лица в разных видах в какой-то степени измерима продолжительность и глубина дружбы Есенина с ним. Иногда посвящение мужчине вызвано не лучшими чувствами, но свидетельствует об изменении характера отношений с ним, об исчезновении приятеля с есенинского горизонта, о перемене мнения Есенина о прежнем друге. Перемена, как правило, совершается в худшую сторону: прекращается дружба и происходит разрыв, наступает разочарование и т. д. (см., например, «Теперь любовь моя не та…», 1918, как прямое объяснение с Клюевым о творческом расхождении с ним; «Прощание с Мариенгофом», 1922). В ходе подготовки сочинения к публикации Есенин пересматривал свое желание посвятить текст конкретному лицу, иногда снимал посвящение.

Имеются многочисленные данные о снятии посвящений на каком-то этапе работы Есенина над стихотворением или при его переиздании:

– «Зашумели над затоном тростники…» было озаглавлено «Кручина» и имело посвящение Сергею Городецкому в публикации «Нового журнала для всех» (I, 313);

– «Черная, потом пропахшая выть!..» в издании «Радуницы» в 1916 г. посвящалось Д. В. Философову (I, 319);

– «Под красным вязом крыльцо и двор…» – зачеркнуто посвящение Андрею Белому на беловом автографе (I, 322);

– «Весна на радость не похожа…» – вычеркнуто посвящение Л. Каннегисеру на беловом автографе (I, 322);

– в дальнейших публикациях «Лисицы» отсутствует посвящение А. М. Ремизову (I, 323);

– «Я последний поэт деревни…» – посвящение Анатолию Мариенгофу вписано, зачеркнуто, затем вписано вновь в беловом автографе и, по сравнению с печатным текстом, добавлено имя (I, 329);

– «Не жалею, не зову, не плачу…» – в журнальном тексте снята адресация Сергею Клычкову ради большего обобщения смысла (I, 337);

– «Сыпь, гармоника! Скука… Скука…» – на вырезке из гранок вписано от руки посвящение А. Мариенгофу (I, 339);

– «Прощай, Баку! Тебя я не увижу…» в газетной публикации имело Посв. В. Болдовкину (I, 361);

– «Сельский часослов» – снято посвящение Вл. Чернявскому в черновом автографе (IV, 296). Мы не рассматриваем поэмы.

Многим стихотворениям Есенин давал адресные названия, продиктованные дружеским чувством или обусловленные жанром поэтического некролога. Так, «О Русь, взмахни крылами…» имело первоначальное заглавие 1918 г. «Николаю Клюеву» (I, 323); «Душа грустит о небесах…» в журнальной публикации было озаглавлено «А. Кусикову» (I, 329); «Мы теперь уходим понемногу…» носило первоначальное конкретное название «Памяти Ширяевца» (I, 353).