Патроны чародея - Гай Юлий Орловский

   — Я понимаю, как высокорожденными становятся за неделю, но что насчет проблем, которые я создаю?

Я сказал с подъемом:

   — Это значит, что ты — герой! Тебе мало простых проблем, что выдвигает сама жизнь, ты сам создаешь и сам героически преодолеваешь! Есть ли выше подвиг?

Он покосился на скаку искоса.

   — Это другим заливай.

   — Да ладно, — сказал я весело, — как же хорошо… От сердца отлегло!

   — Чего так?

   — Были дурные предчувствия, — признался я. — Пуганая ворона куста боится, но пока — тьфу–тьфу! — все путем. Как же хорошо, что и я, такой замечательный, могу иногда ошибаться!

Он фыркнул:

   — В свою пользу?.. Все мы так умеем.

Деревня осталась далеко позади, а впереди только дорога, в самом деле местами заброшенная, но все равно мы не раз видели на ней и телеги, и подводы, и даже повозки.

По дороге трижды останавливались перекусить. Я всякий раз наотрез отказывался заезжать в деревни, а Фицрой похохатывал и предлагал все настойчивее, стараясь распалить мое воображение вином, горячим мясом и податливыми девками.

Вдали встало мощное зарево, охватившее полнеба. Я ощутил беспокойство, повертел головой. При всем географическом идиотизме уже запомнил, в какой стороне все три солнца встают, а в какой они все опускаются.

   — Что там такое?

Он оглянулся, повел плечами.

   — Это далеко, не волнуйся.

   — Не знаешь?

   — Не знаю, — огрызнулся он. — Это далеко отсюда. Я же не местный!.. Там, я откуда я родом, на такое и внимание не обращают!

Я буркнул:

   — А что там у вас… такое?

   — Может быть, — ответил он загадочно, — еще увидишь.

Он все присматривался к лесу, который огибает дорога, вдруг резко свернул и погнал коня, как мне показалось, в чащу. Однако, как я понял минуту спустя, здесь с лесом время от времени начиналась война: отчетливо вижу в стене могучих деревьев широкую просеку, заросшую высокой лесной травой и даже мелким кустарником, словно некто из могущественных императоров велел проложить дороги для его победоносных войск.

Хотя, вполне возможно, по этим просекам войска и прошли. И либо сгинули, либо там захватили королевства, но со временем и обязательными междоусобными сварами все связи оборвались.

Последние сутки перед прибытием в столицу ехали даже ночью, благо небо чистое, а огромная красная луна освещает весь мир, высвечивая на земле каждую песчинку.

Я в нетерпении ерзал в седле, всматривался в освещенные луной места, которые скоро покину навсегда.

Красное небо ночи очень медленно превращается в сине–зеленое, лес просыпается, сонно вскрикивают тонкими голосами птички, мелкие зверьки высовываются из норок, зевают и раздумывают: на охоту или еще поспать, — в воздухе появились первые стрекозы, согнанные с верхушек трав хозяйственными муравьями.

Рассвет начался где–то высоко, словно в другом мире, там уже не утро, а солнечный день, а мы еще едем через ночь, затем солнце стекло по стволам деревьев, как жидкое золото, но за ними густые кустарники хранят недобрую тьму.

Глава 12

Фицрой так часто ерзает в седле, что либо его протрет до конской спины, либо дырка в штанах появится раньше, чем увидим стены Санпринга, блистательной столицы королевства Нижних Долин, хотя без иронии могу сказать, что она в самом деле блистательна. Даже я, привыкший не обращать внимания на архитектурные излишества, понимаю, что другие восторженные идиоты смотрели бы с распахнутыми ртами и шептали с благоговением: «Версаль… Ланже… Вассершлос… Блуа… Эльц… Алькасар…»

   — Ты хотя бы пострелял, — сказал Фицрой. — Какой–то ты весь деревянный! Как можно владеть таким крохотным арбалетом и не стрелять во все стороны?

   — Не гавкай под руку, — предупредил я. — Это мешает сосредотачиваться… духовно, так сказать.

   — А в чем сосредотачиваешься? — спросил он с азартом. — Давай помогу!

   — Ты поможешь, — сказал я опасливо, — без сапог и коня останусь. Нет уж, буду мучиться сам. Интеллигенция всегда страдает. Даже когда не страдает.

Впереди в золотом желтом свете начали подниматься, словно вырастают из земли, башни крепостной стены Санпринга, а затем и сама стена, ровная и высокая, дальше дворцы и добротные дома, издали кажется, что стиснуты вплотную, хотя уже видел почти перед каждым небольшой садик или цветы у крыльца.

Мы то и дело обгоняли тяжело груженные телеги, ползущие с сельским товаром в прожорливый город, городские врата широко распахнуты, стражи с кувшином вина сидят в сторонке и не обращают внимания на поток подвод.

Я подумал, что власти ведут себя либерально: могли бы взимать плату за въезд, что только справедливо, все- таки телеги портят дороги, однако, видимо, королева не желает притеснять торговцев и обеднять снабжение города.

Внимание на двух всадников почти не обращают, это столица, большинство куда наряднее, да и конская упряжь у них в серебре и золоте, так что выглядим, кто бы подумал там, в моем глердстве, достаточно скромно.

Где–то на перекрестке второй улицы Фицрой придержал коня.

   — Знаешь, дружище… Пока не хочу во дворец, там меня не знают. А кто знает, то… тем более. Ты переговори там хоть с королевой, хоть с чиновниками, а мне завтра скажешь, хорошо?..

Я фыркнул:

   — Так и скажи, что во–о–он в ту таверну нацелился!.. Где тебя искать?

Он ухмыльнулся.

   — Если сегодня, то в ней и найдешь.

   — А если завтра?

   — Может, здесь, если мне сильно повезет, но, скорее всего, ищи дальше по улице. А потом в соседнем квартале.

Он приподнял шляпу в прощании, пустил коня вскачь и быстро скрылся за поворотом.

Я перевел коня на рысь, чтобы не топтать пешеходов, так проскочил несколько улиц, дальше знакомая площадь, а на той стороне высокая ограда королевской резиденции с прекрасным дворцом в глубине сада.

Я охнул, на воротах в сад удвоенная стража, все в доспехах, мечи на этот раз хоть и в ножнах, но копья не выпускают из рук. Меня пропустили без вопросов, но посмотрели как–то странно, а один с заметным сочувствием во взгляде.

Встревоженный, я пустил коня в сторону зданий дворца крупной рысью. Вдоль дороги к главному дворцу то и дело попадаются группы гвардейцев по два–три человека, все тоже в доспехах и при оружии.

Что за, мелькнула тревожная мысль. Дворцовый переворот загасили в самом начале, и хотя еще может чувствоваться некоторая нервозность, но только у самых пугливых. Остальные на второй–третий день перешли к мирной и спокойной жизни, что есть правильно и человечно.