Лимонный хлеб с маком - Кристина Кампос

– Мне все равно, как ты выглядишь.

– Антонио, умоляю, не надо.

– Анна, я все равно буду с тобой, как бы ты ни настаивала, – повысил он голос.

– Мне стыдно, Антонио, – призналась она, чувствуя, как слеза скатывается по щеке. – Я… облысела. Пожалуйста, позволь мне, любовь моя, поступить по-моему. Я люблю тебя, Антонио, и хочу начать жизнь с тобой навсегда. Но не так. Разреши мне сначала вылечиться в одиночестве. Ради бога, жди меня шесть месяцев, всего лишь полгода. Я позвоню тебе, как только смогу. Люблю тебя больше жизни.

Имельда увидела хозяйку с зеленым шарфом, повязанным вокруг головы, болезненным лицом и сильно исхудавшую. Ей стало жаль ее, и она обняла Анну, хотя прежде такое себе не позволяла.

– Не волнуйтесь, сеньора, я о вас позабочусь.

Имельда удалилась на кухню заваривать чай.

Анна села на диван и позвонила сестре. Марина снова упрекнула Анну в том, что не взяла ее с собой к врачу. И опять настаивала, что будет ходить в больницу каждый день после закрытия пекарни. Но Анна снова отказалась, не желая, чтобы сестра прошла через такое тяжкое испытание и сделалась ее сиделкой на целых шесть месяцев. Она не хотела становиться чьей-то обузой. Ни мужа, ни Антонио, ни дочери, ни подруг, ни сестры. Намеревалась пройти через ужасное испытание в одиночку, не завися ни от кого, кроме Имельды, которой платила за заботу.

– Приходи на воскресный обед, – пригласила Анна Марину. – Будет Анита, а у Имельды выходной. Втроем спокойно пообщаемся в моей новой квартире. Не хочу, чтобы ты заботилась обо мне. Просто давай снова побудем сестрами.

В воскресенье мать и дочь зажарили ягненка и сделали немецкий картофельный салат, готовить который Аниту научила Пиппа. На первый вопрос «как самочувствие?» Анна ответила «хорошо»; она уже устала постоянно думать об одном и том же.

– Лучше расскажи-ка нам об африканской девочке, которая станет твоей дочкой.

– И если станет, то будет моей двоюродной сестрой, – улыбнулась Анита.

– Да, конечно, – ответила Марина племяннице, – вы с ней породнитесь.

Она разоткровенничалась и призналась, что устала ждать. Обрыдли собеседования с Мартой, психологом, которая мало что знала, но перед которой ей приходилось делать хорошую мину, ведь именно она отвечала за утверждение сертификата пригодности или за отказ. Марина добавила, что психолог даже принудила ее усомниться в своей способности стать матерью. Вероятно, когда-нибудь найдется другая женщина, которая лучше подходит для удочерения сиротки.

– Ну, что ты, Марина, ты будешь прекрасной мамой. Ничуть не сомневайся.

Они покончили с едой и устроились на диване за филиппинским чаем, который Имельда обычно заваривала перед уходом. Анна сняла шарф с головы, от которого при длительном ношении чесалась кожа. Марина взглянула на сестру, и ее пронзила боль.

Она потянулась к своей сумке и достала полиэтиленовый пакетик с зелеными листьями. Открыла его. Племянница внимательно наблюдала за ней.

– Тетя Марина, да это же…

– Да, марихуана, – ответила она, вытаскивая листок из пакета.

Анна взглянула на сестру в недоумении.

– Где ты это взяла? – недоверчиво спросила племянница.

– Один знакомый водитель грузовика из Вальдемосы. Он привозит травку из Амстердама. Он же дал мне и ингалятор.

– Тетя, а разве ты куришь косяки?

– Это предотвращает тошноту и рвоту, – пояснила сестре Марина.

Анна не ответила.

– Поверь мне.

– А можно мне тоже покурить? – небрежно встряла Анита.

– Нет, что ты, – дуэтом воскликнули мать и тетя.

Март, апрель, май и июнь… Какие же тяжелые месяцы выдались для обеих сестер. Для Анны, понятно, из-за лечения и деградации организма. Марихуана предотвращала рвоту, но больная осталась без бровей и ресниц; ее ногти почернели, а на нескольких пальцах ног оттопырились: неожиданные проявления повсюду. Вес снизился до сорока девяти килограммов. Антонио все настаивал и настаивал на встрече, постоянно звонил ей, они подолгу беседовали по телефону, но Анна так и не согласилась повидаться. Не в таком же состоянии…

А Марина в течение целых трех месяцев проходила курс обучения приемных родителей. Психолог Марта делала свою работу, всячески превознося усыновление и при этом упоминая самые неудачные его случаи. У Марины сложилось впечатление, что в каждой беседе ее старались довести до психологического предела, дабы она упрочилась в своем решении. Группа психологов из Института социальных дел следила лишь за безопасностью ребенка, поэтому специалисты твердили одно и то же на каждом занятии. Слово это начало резонировать в голове, как молитва, которую Марина слышала слишком уж много раз. На одном из индивидуальных собеседований Марина поведала, как привела Наоми в этот мир и какие отношения их связывают.

Пока все это происходило с Мариной, Наоми ждала ее в своей железной колыбельке, а Матиас был слишком занят, помогая сотням палестинцев, которые проходили через его руки. Он дважды разговаривал с Мариной по «Турайе», но их диалоги обрывались уже через минуту, и они решили обмениваться электронными письмами. Марина сообщала ему о жизни поселка и об операции своей сестры, а он докладывал ей о несправедливости, творимой в отношении палестинского народа. Каждый пребывал в собственном мире.

Марина и Анна виделись каждое воскресенье. Анита возвращалась домой по выходным, хотя ей приходилось поочередно проводить их в доме своей бабушки, где поселился ее отец с тех пор, как были подписаны документы о разводе.

– Милая, перестань называть свою бабушку сорокой, будь добра, – строго велела Анна дочери, которая использовала прозвище всякий раз, когда упоминала бабку по отцовской линии.

– Анна, но ты же сама придумала эту кличку, – улыбнувшись, напомнила Марина.

– Нет, это ты, – быстро отреагировала она.

– Ну, разве ты не помнишь? У тебя на руках была новорожденная Анита, и ты наблюдала за свекровью через окно комнаты нашей бабушки. Она брела вдоль бассейна, уставившись под ноги, в своей широкой черной блузке, с которой не расставалась. И вот тогда ты ляпнула…

– Да все равно, кто это придумал, – возразила Анна, перебивая сестру и отказываясь признать, что именно она изобрела прозвище. – Дочка, помни, она твоя бабушка, и ты должна ее уважать. Смилостивься, прошу тебя. Перестань обзывать ее так.

– Ладно, ладно, – согласилась Анита, тоже очень серьезно. – На следующей неделе я опять пойду к сороке.

У Марины случился приступ смеха. Анна тоже не смогла сдержаться, да и Анита присоединилась к ним, окутанная дымом, который ее мать выдыхала с каждой затяжкой.

Такие воскресенья, несмотря ни на что, были прекрасны. Марина и Анна опять выступали в роли сестер, наслаждаясь хорошими кинофильмами, прекрасной музыкой и приятным запахом конопли…

– Ты когда-нибудь делала аборт?

Прозвучал вопрос под номером