Лимонный хлеб с маком - Кристина Кампос

– Ладно, посмотрим. Надо бы мне за месяц до нашего путешествия наняться на какое-нибудь судно и заработать нам на поездку.

Антонио четырежды расцеловал ее, приговаривая «как же я тебя люблю».

Так они просидели больше часа на берегу моря. Антонио с энтузиазмом рассказывал, какие места они обязательно посетят: пляжи Байяибе и Макао, залив Агилас…

Когда наступила ночь, они вернулись в дом Антонио. Анне не пришлось ничего ему говорить, и он занимался с ней любовью так, как ей нравилось, медленно, глядя в глаза. И в последний раз.

От: [email protected]

Дата: 17 февраля 2011

Кому: [email protected]

«Привет, Марина.

Я не смог прочитать твои письма вовремя. Прости. Израильские силы совершили атаку. Связь по „Турайе“ часто прерывается и действует не более тридцати секунд.

Марина, я в полном замешательстве. Я по тебе скучаю, но тоже, как и ты, воспринимаю тебя далекой. Ты приняла решение самостоятельно. Да, мы его обсудили и договорились, что ты удочеришь девочку в одиночку и мы сохраним наши отношения. Но по прибытии сюда я понял, что мне не все так ясно, Марина. Я скучаю по тебе и хочу, чтобы ты участвовала в моих проектах. И чтобы мы, как прежде, работали по нашей профессии. А не так, как сейчас, когда я вижу тебя три раза в год. Пожалуйста, поразмысли над этим хорошенько. В июне я буду на Майорке и мы сможем спокойно все обсудить.

Береги себя,

Матиас».

«Береги себя» – ей не понравились эти два слова. Не ответив на письмо, она выключила компьютер и поднялась в спальню. Легла на кровать и взяла с тумбочки фотографию, которую им сделал Калеб в приюте за несколько дней до возвращения. Марина погладила кончиками пальцев по стеклу над лицом Матиаса, а затем Наоми.

Генетика усыновленного ребенка, боязнь заболеваний из-за неизвестного генетического кода, психологические последствия отказа от малыша, проблемы ранней повышенно-эмоциональной привязанности, родительская устойчивость, приобретенные вредные привычки, синдром дефицита внимания и гиперактивности, импульсивность, низкая самооценка, трудности с интеграцией в институционализированные среды, дезориентация и избыток приемных родителей, конфликты в родительской паре и так далее и тому подобное. В конце марта, когда закончился интенсивный групповой курс подготовки будущих приемных семей, головы у всех гудели, как барабан.

Четверо будущих приемных родителей спускались в лифте Института социальных дел. Заговорить осмелился единственный мужчина, находившийся в металлической кабине: «Не знаю, как вас, а меня психолог запугала до чертиков».

Но Марина так уж напугана не была. Ей хотелось одного – покинуть опрятное здание регионального правительства Майорки и оказаться в самолете, выполняющем рейс до хаотичной Аддис-Абебы.

Калеб сразу же отвез ее в приют, где у нее была договоренность о встрече с чиновником. Войдя, она увидела Наоми в железной кроватке. Как всегда, девочка смотрела прямо перед собой, уставившись в солнечное пятно у двери этой богадельни.

– Прости меня, прости, маленькая… – запричитала Марина, беря малышку на руки, – теперь-то целых две недели я буду с тобой.

С Наоми на коленях она сидела в кабинете эфиопского чиновника. Он изъяснялся на ломаном английском, поэтому общаться пришлось с помощью Калеба. Чиновник сообщил, что Марина должна направить свидетельство о пригодности в правительство его страны, в Министерство по делам женщин, а копию – ему. Позже Марине придется нанять эфиопского адвоката для представления ее интересов в суде, который должен состояться через несколько месяцев.

– А девочку не могут отдать другой семье?

– Нет. Ведь это я подписываю документ о международном усыновлении. Все такие дети проходят через мои руки.

Марина сообщила, что знакома с двумя эфиопскими юристами, которые занимаются всеми вопросами организации «Врачи без границ». Однако чиновник предложил кандидатуры нескольких своих адвокатов, специализирующихся на международном усыновлении. Марина хорошо знала, как ведутся судебные дела в африканской стране, поэтому без колебаний согласилась с рекомендованным юристом.

Она поселилась в скромной двухзвездочной гостинице по соседству с приютом. Каждое утро вставала в семь утра, чтобы покормить Наоми из бутылочки, и проводила с девочкой целый день. По мере пребывания с ребенком Марина находила все меньше смысла в столь длительном процессе удочерения, однако была вынуждена подчиниться.

Промелькнули четырнадцать дней. Калеб должен был забрать Марину прямо из приюта. Ее самолет вылетал в девять вечера. Она намеревалась оставить Наоми спящей в кроватке и отправиться в аэропорт. Марина поцеловала малышку в щеку, что болью отразилось в сердце, когда она оставила ее в колыбели. Ведь Наоми будет дожидаться Марину весь следующий день, а она вернется только через несколько месяцев.

Марина села в джип, и ее охватила глубокая печаль. Калеб закрыл дверцу. И вдруг чиновник постучал в окно костяшками пальцев. Калеб опустил стекло. Мужчина снова попрощался с Мариной по-английски и обратился к Калебу по-амхарски; тот внимательно слушал и что-то отвечал. Марина не понимала ни слова из беседы двух эфиопов, но по тону разговора догадалась, что они о чем-то спорят. Калеб сердито задавал вопросы, а чиновник отвечал уверенно и жестко. Они распрощались, и Калеб вставил ключ в замок зажигания, не произнеся ни слова. Он выглядел серьезнее обычного, когда нажал на педаль акселератора.

– Что случилось?

Смущенный Калеб ответил, не глядя ей в глаза:

– Он требует десять тысяч евро.

Русскую даму восхитило убранство особняка в стиле рококо. Она пожелала добавить леопардовый ковер в тон к шезлонгу и несколько крупных диковинных скульптур, которые ей доставят прямо из Москвы.

Лишь один предмет Анна захотела забрать из своего дома – отцовский сундук. И вовсе не для себя, а для сестры. Ей ведь было известно, что Марине нравится это старье, наполненное воспоминаниями, поэтому она будет рада оставить его у себя в Вальдемосе. Воспользовавшись очередной поездкой Армандо в Швейцарию, Анна позвонила Антонио, и он мигом позаимствовал фургончик у своего друга. Когда подъехал к солидному дому Анны, они вдвоем погрузили сундук и неожиданно явились в пекарню.

Марина упаковывала лимонный хлеб – один для вдовы, другой для священника, которые со дня рождения Марины каждое утро вместе ходили теперь по магазинам.

– Анна, ты!

– Привет, Марина.

Священник и вдова вышли, комментируя на майорканском: «Не слишком ли много лимона? Да, многовато».

– Ты помнишь Антонио? – продолжила Анна. – Из С’Эстаки.

Марине понадобилась всего пара секунд, чтобы узнать его.

– Конечно, помню. Как дела? Наверно, лет тридцать прошло с тех пор, как мы познакомились. Вроде бы 1 января, да?

– А ты все такая же, – заметил Антонио, здороваясь и дважды ее целуя.

– Давай-ка выйдем, – сказала Анна, беря сестру за