Империя свободы: История ранней республики, 1789–1815 - Гордон С. Вуд

которого президент посчитает «опасным для мира и безопасности Соединённых Штатов». Если такие иностранцы не покидали страну, они могли быть заключены в тюрьму на срок до трёх лет и навсегда лишены возможности стать гражданами. Этот чрезвычайный закон носил временный характер и должен был истечь через два года.

Закон о друзьях-чужестранцах и Закон о натурализации встретили упорное сопротивление со стороны республиканцев, особенно нью-йоркских конгрессменов Эдварда Ливингстона и Альберта Галлатина. Отрицая неизбежность французского вторжения, республиканцы утверждали, что эти меры не нужны. Они заявляли, что законы и суды штатов более чем способны справиться со всеми иностранцами и шпионами в стране. Они утверждали, что акты неконституционны, во-первых, потому что статья V Конституции, принятая с учётом работорговли, не позволяла Конгрессу до 1808 года запрещать «миграцию или импорт» лиц, прибывающих в Соединённые Штаты, и, во-вторых, потому что акты давали президенту произвольную власть. Галлатин, в частности, утверждал, что Закон о друзьях-чужестранцах нарушает гарантию Пятой поправки, согласно которой «никто не может быть лишён жизни, свободы или собственности без надлежащего судебного разбирательства», указывая, что это право распространяется на всех «людей», а не только на граждан.

Федералисты, опасаясь, по словам Гаррисона Грея Отиса, «армии шпионов и поджигателей войны, рассеянных по всему континенту», не допускали вмешательства в свои планы. Тем не менее, некоторые федералисты были обеспокоены суровостью мер, особенно те, в штатах которых проживало большое количество иммигрантов, и Закон о натурализации и Закон о друзьях-чужестранцах прошли с небольшим перевесом голосов. Тем не менее, большинство федералистов были довольны тем, что новые меры в будущем лишат иностранцев возможности влиять на выборы в Америке. Много позже Адамс оправдывался перед Джефферсоном за подписание закона о друзьях-иностранцах тем, что «мы тогда находились в состоянии войны с Францией: Французские шпионы тогда кишели в наших городах и в стране. Для борьбы с ними и был разработан этот закон. Было ли когда-нибудь правительство, — спросил он Джефферсона, — которое не имело бы полномочий защищаться от шпионов в своей собственной груди?»

Ограничение натурализации и ограничение иностранцев были лишь частичными решениями кризиса, который, по мнению федералистов, угрожал безопасности страны. Не менее важно было найти способ справиться с огромной властью над общественным мнением, которую в 1790-х годах обретали газеты. Фактически, американская пресса стала самым важным инструментом демократии в современном мире, а поскольку федералисты опасались слишком большой демократии, они считали, что прессу необходимо сдерживать.

В 1790-х годах количество газет увеличилось более чем в два раза, и американцы быстро стали самой большой читающей публикой в мире. Когда великий французский наблюдатель Америки Алексис де Токвиль приехал в Соединённые Штаты в 1831 году, он был поражён той ролью, которую газеты стали играть в американской культуре. Поскольку, как он отметил, «в Америке не было ни одной деревушки без газеты», мощь американской прессы заставляла «политическую жизнь циркулировать во всех уголках этой огромной страны». Сила прессы, по мнению Токвиля, вытекала из демократической природы общества. Аристократическое общество, такое как то, которое поддерживали федералисты, было связано патронажем и личными связями. Но когда эти связи распадаются, а именно это произошло, когда общество стало более демократичным, то, по словам Токвиля, становится невозможным заставить большое количество людей объединиться и сотрудничать, если только каждого человека не убедить в том, что его частные интересы лучше всего удовлетворяются при объединении его усилий с усилиями многих других людей. «Это невозможно сделать привычно и удобно без помощи газеты», — заключил Токвиль. «Только газета может изложить одну и ту же мысль в одно и то же время перед тысячей читателей».

Мэдисон был одним из первых, кто увидел важную роль газет в формировании общественного мнения. В конце 1791 года он пересмотрел некоторые свои мысли, изложенные в «Федералисте» №№ 10 и 51, и теперь утверждал, что большая территория страны является недостатком для республиканского правительства. В такой огромной стране, как Соединённые Штаты, не только трудно выяснить истинное мнение населения, но и то мнение, которое существует, может быть легче подделано, что «благоприятно для власти правительства». В то же время, чем обширнее страна, «тем ничтожнее каждый индивид в своих собственных глазах», что «неблагоприятно для свободы». Решение, по мнению Мэдисона, заключалось в том, чтобы поощрять «всеобщее общение чувств» любыми средствами — хорошими дорогами, внутренней торговлей, обменом представителями и «особенно распространением газет среди всего народа».

Даже когда Мэдисон писал, сама пресса менялась. Она начала отказываться от своей традиционной нейтральной роли, заключавшейся в предоставлении читателям рекламы, меркантильной информации и иностранных новостей. Такие редакторы, как Джон Фенно и Филипп Френо, больше не считали себя простыми торговцами, зарабатывающими на жизнь, как печатник Бенджамин Франклин в колониальную эпоху; вместо этого они стали политическими пропагандистами и партийными активистами. В течение 1790-х годов эти пристрастные редакторы, многие из которых были иммигрантами, и их новостные газеты стали играть важную роль в формирующихся национальных партиях федералистов и особенно республиканцев.

За поколение, последовавшее за революцией, в Соединённые Штаты въехало более трёхсот тысяч британских и ирландских иммигрантов. Многие из них были политическими или религиозными беженцами, радикальными изгнанниками, изгнанными из Великобритании и Ирландии из-за своих инакомыслящих убеждений, в том числе английский унитарианец Джозеф Пристли и воинствующие ирландские католики братья Мэтью и Джеймс Кэри. Поскольку многие из этих радикальных изгнанников были писателями, печатниками и редакторами, они неизбежно оказывались в Америке, создавая или возглавляя газеты. Действительно, они внесли непропорционально большой вклад в быстрый рост американской прессы. За несколько десятилетий после окончания Революционной войны двадцать три английских, шотландских и ирландских радикала редактировали и выпускали не менее пятидесяти семи американских газет и журналов, большинство из которых поддерживали дело республиканцев в политически чувствительных Средних штатах. Поскольку в начале 1790-х годов более 90 процентов газет в целом поддерживали федералистов, этот всплеск появления республиканских газет представлял собой поразительный сдвиг за короткий период времени.

Партизанские газеты давали членам партий, особенно оппозиционной Республиканской партии, чувство идентичности и причастности к общему делу. Поскольку не существовало современных партийных организаций, официальных бюллетеней и списков членов партий, подписка на газеты и их читательская аудитория часто определяли партийную принадлежность; газетные редакции даже печатали партийные билеты.

По мере роста числа газет и их партийной принадлежности они становились все более доступными для простых людей. Конечно, по современным меркам тираж отдельных газет оставался небольшим — от нескольких сотен до нескольких тысяч экземпляров для самых успешных городских газет. Но поскольку их часто можно было найти в тавернах и других общественных местах, а иногда они читались вслух группами,