Грим - Анастасия Худякова

– И ты смеешься надо мной! Ну конечно, ты смеешься. С самого начала все это было для тебя представлением. Такого в Национальной опере не поставят! Ты должен был забрать меня сразу, как всех остальных, как последнюю тварь. Но тебе стало скучно! Ты решил поиграть и в человека, и в художника. И у тебя получилось! Посмотри, во что ты все превратил! Клянусь, ты сейчас хохочешь про себя дьявольским смехом, ведь теперь тебе еще веселее! Но я не хуже других мерзавцев, к которым ты являешься, так почему именно на мне ты решил отыграться?

Роман больше не прятался за столом. Внешнее спокойствие Ульфа вывело его из равновесия куда сильнее, чем если бы тот поддержал его агонию и принялся бесноваться в ответ. Роману показалось, будто он кричит в бездну и слова его тают в черном ничто, как только срываются с губ. Он подлетел к креслу и схватился за изголовье прямо возле уха Ульфа, выглядывающего из-под копны черных волос. Ему нестерпимо хотелось сжать пальцы прямо на его горле. В руке стрельнуло болью от напряжения. Она была белее непринужденно расстегнутого воротничка.

Роман часто дышал, и это дыхание обжигало ему ноздри. Рубашка натянулась на груди, ходящей ходуном. Он побелел, потом начал краснеть, челюсть сжалась так сильно, что выдалась резкими острыми углами. Чудовищное напряжение и злость болью сковали позвоночник. И в это время глаза Ульфа напротив него оставались все такими же: широко открытыми, спокойными от обладания знанием, которым не владел больше никто. Глаза цвета северного мха в свете августовского заката, который, будь он человеком, обуславливался бы геномом EYCL1 хромосомы 19, смотрели слишком смело, слишком искренне, слишком любопытно, слишком честно, слишком воодушевленно. Не будь у него души вовсе, Роману было бы во сто крат проще. Не будь в них осмысленного понимания, полного и безоговорочного, он мог бы продолжать кричать, пока боль не покинула бы его, мог бы использовать силу, мог бы поступить так, как поступал раньше.

Но эти зеленые глаза смотрели иначе. И вся его ярость на самого себя, глубочайшее разочарование самим собой так и не нашли выхода. Все это полилось обратно через нос, через горло, заставив замолчать.

– Ты можешь продолжать, – неизменившимся голосом произнес Ульф.

– Нет. – Роман разжал негнущиеся пальцы. – В этом твой секрет? Заставить меня признать поражение? Признать себя последней сволочью?

– Ты не рационален.

– А ты невыносим.

Роман по-прежнему стоял над креслом Ульфа. Он пытался дышать ровнее, глубже. Выпрямился и сделал два шага назад в тот самый момент, когда Ульф подался вперед и встал. Из-за резкого движения Романа он слегка покачнулся, но остался стоять, оправил пиджак и смахнул прядь волос указательным пальцем. Роман отошел и отвернулся к стене, половину которой занимали тяжелые полки с документацией.

– Откуда ты знаешь, что она догадалась?

– Если не догадалась, то долго ждать не придется. Она умна и проницательна и всегда легко читала меня. – Роман вздохнул и зажмурился. Большим и указательным пальцами сжал переносицу. – Я видел вкладку у нее на компьютере… Она читала про убийство этой педофилической свиньи и забыла закрыть страницу.

– А в совпадения ты, конечно, не веришь?

– Кто бы говорил!

Роман обернулся. Перед глазами затанцевали темные точки. Ульф стоял на том же самом месте, заложив руки в карманы. Его лицо не изменилось, но взгляд как будто стал на несколько веков старше, словно они промелькнули за то время, пока Роман стоял, повернувшись к нему спиной.

– А ты не думал, что будет даже проще, если Теодора обо всем догадается сама?

– Будь я законченным трусом – возможно. – Роман горько усмехнулся. Бросил беглый взгляд на распахнутый воротник Ульфа, расстегнул верхнюю пуговицу своей рубашки. Дышать легче не стало. В кабинете было душно. Захотелось распахнуть все окна, прямо в снег. – В любом случае, это будет означать только то, что она отвернется от меня.

– Ты так в этом уверен?

– Разумеется.

– Почему?

– Она ничто не презирает так явно и неистово, как убийство! Нет ничего, что было бы противнее ее натуре. А я, как ты помнишь…

– Но ты же считал, что твои действия оправданны?

– Сомневаюсь, что она поймет это. Она не захочет. Она не станет вникать!

– Но ведь она любит тебя.

– Это уже не будет иметь никакого значения.

– Сигунн осуждала Локи, узнав о всех его прошлых злодеяниях. Но когда все приковали его к скале и бросили наедине с ядовитым змеем, она пришла к нему и осталась, последняя и единственная. – Ульф подошел к столу и подцепил пальцами первый попавшийся листок. Волосы упали ему на брови и глаза. Ульф задумался о чем-то своем. Воспользовавшись этим моментом, Роман пристально вгляделся в его фигуру и отметил, что исчезла вся его привычная ирония. Начало таять даже непоколебимое спокойствие, очень медленно и почти незаметно, как показывается из-под снега первая трава. Это читалось в выражении его ровных губ, в жестах рук, которые наконец ожили, в слегка склоненной голове и опущенных плечах. Роман прочистил горло, слушая его слова. – Она делала это, чтобы облегчить его страдания. Потому что ее любовь и обожание были сильнее боли, предательства и даже краха убеждений. Сильнее ничего не могло быть.

– Мы не в скандинавской трагедии, Ульф! Теодора не Сигунн, а я не Локи, и мои злодеяния перевесят ее чистоту и стремление к спасению всего и всех не в мою пользу. – Роман резко выпрямился, отвел назад локти, будто готовился к нападению. – Зачем ты это делаешь?

– Что?

– Пытаешься вселить в меня надежду. Неужели ты так сильно меня ненавидишь? – Его голос дрогнул, едва не переходя на крик снова. – Мне казалось, ты…

Он не продолжил фразу. Ульф ответил не сразу. Он оставил бумаги и сделал несколько бесцельных шагов по комнате. Искусственное освещение делало его волосы еще чернее, насколько это вообще было возможно. Наконец он замер в центре, прямо за креслом, в котором сидел. Его длинные пальцы сжали спинку в том же месте, где была рука Романа прежде.

– Когда ты спросил меня, есть ли во Вселенной мир прекраснее этого, я ответил, что нет. И вот еще одна причина, почему я считаю так, а не иначе. Это любовь, корни которой ползут из ядра бессмертных мифов и легенд, которые вы, люди, именно потому и обожаете. Подобно им любовь обретает ту же бессмертную силу в ваших сердцах сегодня. Любовь людей всегда поражала меня даже сильнее их ненависти, которая, кстати, не знает границ.