Грим - Анастасия Худякова

нравится. Нет, я не привык считать деньги. Я уважаю их, потому что деньги – это благородный, но все же инструмент достижения цели. Разумеется, тогда, когда приобретены они также благородно. Но сами по себе они не имеют для меня значения. Цена и ценность не равны.

– Это разумно.

– У вас, кажется, какие-то сложности? С Романом.

– Бессмысленно спрашивать, что он тебе рассказывал, не так ли? Такт опять не позволит тебе сказать.

Ульф улыбнулся скорее глазами, чем ртом.

– Практически ничего, если честно. Он не говорит о ваших отношениях, и это одно из качеств, которые я очень уважаю в нем. Я считаю, любые отношения, особенно крепкие и правильные, должны быть тайной, хранимой лишь теми, кто в них вступает.

– А вас с ним что за отношения связывают?

– Тайна. Помнишь?

– Не слишком ли их много для одного?

– Да, многовато, – протянул Ульф, скомкав обертку от сэндвича и убрав ее в крайний карман рюкзака. – Я и сам ему то же говорил.

– Тайна… – Это слово Теодора не то выдохнула, не то выплюнула. – Очень своеобразный и неоднозначный механизм с точки зрения психологии. Это то, что контролируется подсознанием и вроде бы должно быть направлено на то, чтобы успокоить наши чувства. Как невидимый буфер в мыслях.

Ульф внимательно слушал ее, слегка подавшись вперед, и Теодора продолжила:

– Цели и желания передаются подсознанию. Оно же устроено так, что любыми способами пытается удовлетворить желания и потребности человека. Отсюда, кстати, различные видения, галлюцинации, а еще самообман и подмена ценностей. Сложность в том, что свои цели человек чаще всего формирует сознательно, но вот истинное положение вещей сознанию недоступно. Поэтому подсознанию приходится изобретать свою собственную систему ценностей, чтобы, следуя им, человек шел к своей настоящей, осознанной цели. Но иногда происходит так, что конечная цель оказывается слишком сложна и неподъемна, и в таком случае подсознание, не в силах справиться с шаблоном, как бы оттесняет сознание, перетягивает контроль на себя, и человек вдруг заявляет: «Я не знаю, почему я так сделал. Что-то нашло на меня! Это вышло случайно!» Если говорить уж совсем метафорично, то это как ангел и демон, живущие в каждом из нас. Разум, сознание руководствуются неоспоримой логикой, они рациональны. Подсознание – нет. Это хаос, который есть внутри каждого. Самая сложная задача для человека – удерживать равновесие и сохранять баланс между четким порядком и разрушительным хаосом. Сознание основывается на принципах, ценностях и логике, которые формирует и выбирает само. Подсознание, наш демон, коварно. Оно прекрасно знает о стремлениях разума, но оно хаотично. Один из самых его любимых приемов в борьбе с любознательностью и тягой сознания к познанию и совершенствованию – блокировка интереса к ним.

Вдали голубел Атлантический океан. Теодора выпрямила спину, прочистила горло и продолжила:

– Любое желание имеет в своей основе четкий мотив. Это то, чем сознание руководствуется при формировании желания. Подсознание же охраняет причину и мотивацию как тайну, святую и непреложную. Оно сделает все, чтобы скрыть их за густой пеленой тумана. Звучит, возможно, безумно, но объясняется просто. Дело в том, что при детальном объяснении мотива и причины желания оно теряет свою силу. Как если бы мы взяли и провели вскрытие, разобрав тело на органы на столе патологоанатома, и вся загадка человеческой жизни исчезла бы на наших глазах, распавшись на отдельные куски плоти. До тех пор, пока желание не расшифровано и не обнажено перед сотнями глаз, оно не может пропасть, и потому ревностно охраняется подсознанием. Желание – это тайна не сердца, но разума. Подсознание прячет нагое тело желания, как если бы прятало и охраняло тело своего возлюбленного. Мы перестаем видеть его, остаются лишь смутные очертания в пелене, и тогда на вопрос «Почему?» мы отвечаем: «Так было нужно», или «Просто захотелось!», или «Каждому свое. Так я устроен!»

Голос Теодоры стал громче, наливаясь невысказанной яростью с каждой фразой. Руки, жестикулируя, взлетели вверх, а полоса океана вдали расплылась и захлестнула горы, фьорд, даже оконечность города. Она шумно дышала, и, когда договорила, Ульф вдруг обнял ее, не дав продолжить, даже если она и собиралась.

Теодора схватилась за его куртку обеими руками и сильно зажмурилась. Ей не было стыдно за то, что боль нашла выход. Хуже, если бы она этого не сделала. Пока Теодора рассуждала, Ульф смотрел на нее так, будто все понимал и знал, о чем именно она говорила и о чем молчала. Теодора по-прежнему не доверяла ему, но в эту секунду была благодарна Ульфу за тихую проницательность, и благодарность эта была сильнее ее нелюбви. Как только она осознала это, почувствовав, как сжались его руки вокруг нее, отчаяние обступило ее настолько плотно, что, открыв глаза, она вначале ничего не увидела.

– Теодора, соберись! Слышишь меня?

В объятиях Ульфа не было ничего романтического и нежного. Но они были искренними и по-настоящему сильными, может, жесткими, но так даже лучше.

Обхватив Теодору руками и слушая ее тяжелое дыхание, едва не переходящее в хрип, он в точности знал, что чувствует она, потому что сам чувствовал то же, умноженное на его превосходящую силу существа иного рода и могущества, словно это его наделенное временной формой и плотью сердце неистово билось у него в руках, сражаясь с мучительной болью и с куда более несносной любовью.

– Я знаю, – проговорил Ульф где-то над ее ухом.

Он не был человеком в общепринятом смысле этого слова. У него была плоть и была человеческая внешность, у него несомненно были разум и душа. И если материальная форма была отведена на время, ее внутренняя сущность жила не первую сотню лет. За это время, не то чтобы долгое для него и непостижимо огромное для «общепринятого» человека, он имел какое-то представление о чувствах. Там, где привычный обществу человек видел зеленый росток недоразвитой розы, он видел цветущий розарий, сияющий подлинной красотой, очаровывавший сердца древних иллирийцев. Когда взгляд современного прямоходящего, считающего себя высшим разумом всех миров, падал на босоногого мальчишку с худым лицом, почерневшим от грязи и копоти, и брезгливо ускользал, он видел великого творца, в будущем высекающего жизнь из холодного мрамора, создающего, подобно Богу, целый мир, имея в перепачканных сажей руках лишь скарпель. Там, где человек с его внутренним противоборством и противоречием чувствовал боль, сосущую из его артерий кровь, он, будучи не в силах помешать, наблюдал за тем, как душу его и сердце, временно облаченное в слабую плоть, рвут зубами все демоны ада, даже если их и не существовало вовсе. Низшие существа Вселенной