Виктор Цой. Последний год. 30 лет без Последнего героя - Виталий Николаевич Калгин

шестеро – музыканты группы, Макаревич, кто-то еще. И тот юноша из нашего «РАФа» с траурной косынкой на голове. Все молчали. Никто не проронил ни звука. Потом кто-то из музыкантов дал знак – четверо взялись за гроб. «Все, берите», – сказал он резко. Тогда все стоявшие мужчины, кроме родственников в возрасте, подошли к гробу вплотную. Юноша в косынке тоже подошел. Я было сделал шаг, но вспомнил про свое неуместное светлое одеяние. И отступил. Тут опомнился директор кладбища. Кажется, даже для них столь быстрое прощание, как и быстрый приезд, было неожиданным. Он сказал своим работникам, те взялись за брезентовые ремни, продернули их под гробом и, медленно подняв, медленно опустили. Гроб неслышно лег на мягкую песчаную подушку. Родные замерли. Тогда слева кто-то из ребят взял горсть земли и бросил в могилу. Я тоже взял горсть сухой, наполовину с песком земли, и бросил на гроб. Горсти гулко стучали о крышку. Прощание кончилось. Сдавленно заплакала мама. Марьяна отошла к автобусу. Могилу начали зарывать. В это время прорвалась первая толпа людей. Я поспешил на помощь ребятам из рок-клуба. Сила была не нужна. Просто людям спокойно сказали: подождите чуть-чуть, дайте уехать родным. И люди поняли. И остановились. Могилу оформили. Прикрепили портрет. Зажгли свечи. У самого портрета поставили розы рок-клуба. Да, я все же забыл: когда гроб уже был почти опущен, прорвалась группа журналистов с кинокамерами. Они, не стесняясь, снимали подавленные горем лица стоящих у гроба. Их было слишком много. Их поведение было неприятно. Кто-то из знатоков этого дела перечислял телеслужбы, чьими корреспондентами были: «До и после полуночи», «Служба ночных новостей», «Пятое колесо», «600 секунд»… Не было, по его мнению, «Взгляда». Я обратил внимание, как он скрупулезно все подсчитывает. Было во всем этом что-то…

Андрей Коткин, журналист:

Интернета и сотовой связи в 1990 году не было даже в самых расфантастических романах. Но по простому телефону удалось выяснить, что вроде бы кто-то говорил, что часов в 12 дня будет прощание в рок-клубе. И действительно, в урочное время по Невскому в сторону улицы Рубинштейна потекла масса народу. В клубном дворе-колодце лежала гора цветов, перед ней толпились грустные граждане отнюдь не только молодежного вида, а у соседней стены сидели кто с сигаретой, кто без несколько мрачных и мятых рокеров, среди которых я смог опознать Кинчева, как и Цой, сыгравшего роль в кино. Объявление на стене гласило, что в 12 часов похороны на Богословском кладбище. Кто-то сказал, что прощание затевалось в клубе, но в последний момент его отменили. Добравшись до кладбища, я понял, что иначе и быть не могло. От самого входа направо тянулась огромная толпа толщиною в десяток человек, она скрывалась за поворотом влево, а там еще раз заворачивала влево и тянулась дальше… Жутко представить такую толпу возле крохотного рок-клубовского дворика. Возможно, кто-то считал пришедших более-менее точно, но по прикидке на глазок могу сказать, что несколько тысяч человек в этом хвосте сконцентрировались. Несколько тысяч в возрасте от восьми до восьмидесяти…

Роман Яровицын, фотограф:

В конце 80-х не симпатизировать молодежной культуре могли только упертые комсомольцы и откровенная гопота. Тем не менее я не был рок-фанатом в полном смысле этого слова. «Аквариум» и «ДДТ» слушал, но на концертах ни разу не был, не говоря уже о том, чтобы тусоваться в знаменитом дворе на Рубинштейна. Группа «КИНО» служила скорее фоном, чем объектом поклонения. Те годы стали для меня воплощением свободы не только из-за перестройки, а главным образом потому, что совпали с питерским студенчеством в Институте киноинженеров. Хоть мы и учились заочно, и не жили в Ленинграде постоянно, это не умаляло веселья, а местами добавляло романтической непредсказуемости. Большинству удавалось таскаться в Питер по любому поводу, а общаговская неприхотливость позволяла прожить неделю на «красненькую» без особых проблем. Да и плацкартный билет из Горького стоил ту же десятку. Вот и меня принесла нелегкая в августе того года в полупустую общагу на Пражской. Здесь коротала время до экзаменов следующего потока юная абитура, не сдавшая на очное отделение.

В обшарпанной общаге с выбитыми в туалетах дверными коробками и колченогими кроватями у нас не было ни радио, ни телевизоров, ни вообще какой бы то ни было связи с внешним миром. Наша жизнь была полна и без этого мира. Так что о смерти Виктора я узнал совершенно случайно, прогуливаясь как-то вечером по Разъезжей улице. Тогда в Ленинграде, как и во многих крупных городах, была традиция развешивать свежие ежедневные газеты на специальных досках прямо на стенах. Не знаю, что меня заставило остановиться у такой доски и прочитать ту заметку. Но на странице было четким типографским шрифтом написано о гибели музыканта. Реакция была уже профессиональной: скорее идти к рок-клубу.

В 1990 году я еще не работал фотожурналистом, но пять лет, проведенные в фотослужбе одного из закрытых «ящиков», приучили к быстрой реакции. И она не подвела: во дворе уже было столпотворение поклонников, стоящих, сидящих и лежащих во всех мыслимых местах. Фотоаппарат я тогда носил с собой всегда, и не смог не снять хоть что-нибудь. Возвращаясь на «Пражку», я пытался принять происшедшее, которое все еще казалось дурацким розыгрышем. А вечером за традиционным чайником пива молодежь решила ехать на Богословское кладбище, где назавтра должны были хоронить кумира. Кто-то слышал, что рок-клуб организует автобусы, на которые и решено было прорываться. Большинство моих приятелей решили ехать из простого любопытства, а у меня сработала его разновидность под названием «репортерский инстинкт». Самих похорон мы, конечно, не увидели: родные совершенно правильно организовали погребение рано утром. Увидев толпы, осаждавшие входы на кладбище, мы убедились, насколько это решение было правильным. Ближе к центру события создавалось впечатление, что проститься с Виктором приехал весь СССР. И это были не юные раскрашенные неформалы с ирокезами и в напульсниках, а вполне образованная публика. Атмосферу описать трудно, но веселых лиц я там не видел. Был часто слышен сдавленный женский плач, но девчонки себя сдерживали. Возможно, свою роль сыграло грамотно организованное милицейское оцепление, не препятствующее проходу к могиле, но предотвратившее неразбериху и давку. На тот момент я не сотрудничал ни с одним изданием, которое мог бы заинтересовать подобный репортаж, хоть и событие было всесоюзного масштаба. Мои заводские многотиражки вряд ли бы стали сокращать место для материалов парткома, чтобы поместить снимок могилы, а о развернутом репортаже тогда осмеливались мечтать только фотографы нескольких московских журналов. Поэтому снимал я просто потому, что событие было того достойно.

Именно тогда, в толпе, ко мне обратилась какая-то совсем