Виктор Цой. Последний год. 30 лет без Последнего героя - Виталий Николаевич Калгин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Андрей Коткин, журналист:
Интернета и сотовой связи в 1990 году не было даже в самых расфантастических романах. Но по простому телефону удалось выяснить, что вроде бы кто-то говорил, что часов в 12 дня будет прощание в рок-клубе. И действительно, в урочное время по Невскому в сторону улицы Рубинштейна потекла масса народу. В клубном дворе-колодце лежала гора цветов, перед ней толпились грустные граждане отнюдь не только молодежного вида, а у соседней стены сидели кто с сигаретой, кто без несколько мрачных и мятых рокеров, среди которых я смог опознать Кинчева, как и Цой, сыгравшего роль в кино. Объявление на стене гласило, что в 12 часов похороны на Богословском кладбище. Кто-то сказал, что прощание затевалось в клубе, но в последний момент его отменили. Добравшись до кладбища, я понял, что иначе и быть не могло. От самого входа направо тянулась огромная толпа толщиною в десяток человек, она скрывалась за поворотом влево, а там еще раз заворачивала влево и тянулась дальше… Жутко представить такую толпу возле крохотного рок-клубовского дворика. Возможно, кто-то считал пришедших более-менее точно, но по прикидке на глазок могу сказать, что несколько тысяч человек в этом хвосте сконцентрировались. Несколько тысяч в возрасте от восьми до восьмидесяти…
Роман Яровицын, фотограф:
В конце 80-х не симпатизировать молодежной культуре могли только упертые комсомольцы и откровенная гопота. Тем не менее я не был рок-фанатом в полном смысле этого слова. «Аквариум» и «ДДТ» слушал, но на концертах ни разу не был, не говоря уже о том, чтобы тусоваться в знаменитом дворе на Рубинштейна. Группа «КИНО» служила скорее фоном, чем объектом поклонения. Те годы стали для меня воплощением свободы не только из-за перестройки, а главным образом потому, что совпали с питерским студенчеством в Институте киноинженеров. Хоть мы и учились заочно, и не жили в Ленинграде постоянно, это не умаляло веселья, а местами добавляло романтической непредсказуемости. Большинству удавалось таскаться в Питер по любому поводу, а общаговская неприхотливость позволяла прожить неделю на «красненькую» без особых проблем. Да и плацкартный билет из Горького стоил ту же десятку. Вот и меня принесла нелегкая в августе того года в полупустую общагу на Пражской. Здесь коротала время до экзаменов следующего потока юная абитура, не сдавшая на очное отделение.
В обшарпанной общаге с выбитыми в туалетах дверными коробками и колченогими кроватями у нас не было ни радио, ни телевизоров, ни вообще какой бы то ни было связи с внешним миром. Наша жизнь была полна и без этого мира. Так что о смерти Виктора я узнал совершенно случайно, прогуливаясь как-то вечером по Разъезжей улице. Тогда в Ленинграде, как и во многих крупных городах, была традиция развешивать свежие ежедневные газеты на специальных досках прямо на стенах. Не знаю, что меня заставило остановиться у такой доски и прочитать ту заметку. Но на странице было четким типографским шрифтом написано о гибели музыканта. Реакция была уже профессиональной: скорее идти к рок-клубу.
В 1990 году я еще не работал фотожурналистом, но пять лет, проведенные в фотослужбе одного из закрытых «ящиков», приучили к быстрой реакции. И она не подвела: во дворе уже было столпотворение поклонников, стоящих, сидящих и лежащих во всех мыслимых местах. Фотоаппарат я тогда носил с собой всегда, и не смог не снять хоть что-нибудь. Возвращаясь на «Пражку», я пытался принять происшедшее, которое все еще казалось дурацким розыгрышем. А вечером за традиционным чайником пива молодежь решила ехать на Богословское кладбище, где назавтра должны были хоронить кумира. Кто-то слышал, что рок-клуб организует автобусы, на которые и решено было прорываться. Большинство моих приятелей решили ехать из простого любопытства, а у меня сработала его разновидность под названием «репортерский инстинкт». Самих похорон мы, конечно, не увидели: родные совершенно правильно организовали погребение рано утром. Увидев толпы, осаждавшие входы на кладбище, мы убедились, насколько это решение было правильным. Ближе к центру события создавалось впечатление, что проститься с Виктором приехал весь СССР. И это были не юные раскрашенные неформалы с ирокезами и в напульсниках, а вполне образованная публика. Атмосферу описать трудно, но веселых лиц я там не видел. Был часто слышен сдавленный женский плач, но девчонки себя сдерживали. Возможно, свою роль сыграло грамотно организованное милицейское оцепление, не препятствующее проходу к могиле, но предотвратившее неразбериху и давку. На тот момент я не сотрудничал ни с одним изданием, которое мог бы заинтересовать подобный репортаж, хоть и событие было всесоюзного масштаба. Мои заводские многотиражки вряд ли бы стали сокращать место для материалов парткома, чтобы поместить снимок могилы, а о развернутом репортаже тогда осмеливались мечтать только фотографы нескольких московских журналов. Поэтому снимал я просто потому, что событие было того достойно.
Именно тогда, в толпе, ко мне обратилась какая-то совсем
