Озорные рассказы. Все три десятка - Оноре де Бальзак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут мэтр Алкофрибас{115} слегка приподнял свою шляпу и благоговейным голосом произнести изволил:
– Ной, милостивые мои государи, это праведник, что развёл виноград и первым имел счастье напиться пьяным.
«…Да, несомненно, землеройка находилась на том судне, из коего вышли мы все, – продолжил мэтр. – Засим люди вступили в кровосмесительные браки, а землеройки – нет, понеже сии крохи блюдут чистоту своих гербов более ревностно, чем все остальные твари земные. В их семью не затесалась ни одна лесная мышь, пусть она даже обладала особым даром превращать песчинки в свежие орешки. Сия благороднейшая добродетель пришлась Гаргантюа по нраву, и он загорелся идеей доверить этой самой землеройке, точнее Землерою, управление своими запасами и наделить оного широчайшими полномочиями в области судопроизводства, Committimus{116}, Missi Dominici{117}, клира, полиции и проч. Землерой обещал служить честно и исполнять свои обязанности при условии, что ему позволят жить в груде зерна, каковое условие Гаргантюа счёл законным. И вот мой Землерой принимается резвиться в своих прекрасных владениях, счастливый, точно сиятельный князь, осматривающий свою бескрайнюю горчичную империю, сахарные страны, провинции окороков, герцогства изюма, графства потрохов и так далее, и тому подобное. Он взбирается на гору пшеницы, заметая следы хвостом. И повсюду Землерою оказывают знаки уважения: горшки стоят в почтительном молчании, исключая два кувшина с золотом, которые стукаются друг об друга, точно церковные колокола, и радостно звонят, чем Землерой остаётся зело доволен. Он благодарит их, кивнув головой ошую и одесную, а затем продолжает свою прогулку в луче солнца, освещающего его владения. И шкурка его коричневатая так сверкает и переливается, что можно подумать, будто это не кто-нибудь, а северный царь в собольих мехах. Обойдя всё кругом, попрыгав и покувыркавшись, малыш позволяет себе сгрызть два зёрнышка, сидя на вершине пшеничной горы, будто король во главе судейской коллегии, и воображает себя самой достославной на свете землеройкой. В это самое время привычными ходами жалуют господа ночного двора, те самые, что вылезают из-под пола на своих коротеньких лапках, то бишь крысы, мыши и прочие грызуны, расхитители и бездельники, на коих сетуют все горожане и домашние хозяйки. Завидев землеройку, серая шатия пугается и робко застывает у порога своих норок. Однако среди мелких трусливых тварей находится один старый язычник суетливого и вороватого мышиного племени, что, презрев опасность, высовывает мордочку наружу, находит в себе смелость взглянуть на господина Землероя, горделиво восседающего с задранным ввысь хвостом, и заключает, что сие есть сам дьявол, от когтей коего ждать хорошего не приходится. Дело в том, что, предвидя такой оборот событий, добрый Гаргантюа, дабы высшая власть его ставленника получила признание всех землероек, котов, ласок, куниц, лесных и полевых мышей, крыс, их сродственников и свойственников, обмакнул его мордочку, остренькую, точно шпиговальная игла, в мускусное масло, чей запах впоследствии унаследовали все землеройки, понеже наместник, вопреки мудрым наставлениям Гаргантюа, потёрся о соплеменников своих. Отсюда пошли треволнения в царстве землероек, о коих я поведал бы, будь у меня время и оказия.
И вот старый мыш или крыс – раввины и талмудисты ещё не пришли к общему мнению насчёт вида этой твари – определил по запаху, что сей Землерой стоит на страже зерна и Гаргантюа наделил его всею полнотою власти, вооружил и защитил со всех сторон. Язычник перепугался, что не сможет больше, по мышиному обыкновению, промышлять крошками, крупицами, огрызками, объедками, остатками, кусочками и частичками сей земли обетованной. Не найдя иного выхода из столь угрожающего положения, славный мыш, будто старый придворный, переживший два регентства и трёх королей, решает подвергнуть испытанию ревностность Землероя, пожертвовав собой ради спасения всех крысоморфных челюстей. Подобный поступок был бы прекрасен, кабы речь шла о человеке,