Да – тогда и сейчас - Мэри Бет Кин

не помнила, пока не увидела взрослого сына. И Питер был пьян. Она это видела по размашистым движениям, по тому, как он тянулся за ножом, как открывал пластиковую упаковку, как широко расставлял ноги. Хотя, что и говорить, притворялся он мастерски. Энн ни за что не догадалась бы, если бы не присматривалась специально. Питер поддерживал разговор, вставлял вполне уместные реплики. Джордж плюхнулся на садовое кресло рядом с Энн и тут же вскочил как ужаленный: он был в шортах, и раскаленный пластик обжег голую ногу. Джордж взял с травы пляжное полотенце и постелил его на кресло.

– Чуть всю задницу себе не сжег, – пробурчал он себе под нос.

Энн гадала, понимает ли Джордж, что происходит с Питером. Спросить она не могла: одно неосторожное слово, и все придется начинать сначала. Фрэнсиса Глисона упоминать не следует. Еще одна такая ошибка, и Кейт решит, что не нуждается в ее помощи. Еще одна ошибка, и придется возвращаться в студию, которая теперь казалась особенно безрадостной. После ночного разговора Энн наконец взглянула на свою квартиру трезвым взором – временное пристанище, никакой не дом. Но как она ни убеждала себя придерживаться безопасных тем и следить за каждым словом, потребность высказаться пересилила.

– Я хочу поблагодарить тебя, – сказала Энн, не глядя на Джорджа. Тот выпустил из шорт рубашку, на животе темнели пятна пота. – За все, что ты сделал для Питера.

Питер насторожился. Кейт подняла глаза от разделочной доски.

– Ты просто подвиг совершил, взяв его к себе. – Голос у Энн дрожал и срывался. – Я очень тебе благодарна.

Выговорив это, Энн почувствовала, как от совершенного ею неимоверного усилия закружилась голова. Врачи твердили, что рано или поздно наступит время для таких признаний, но Энн не верила – пока не увидела, как Джордж переступает порог. До этого момента она даже не могла представить, что ей выпадет шанс его поблагодарить.

«Мы обречены повторять ошибки, которые не смогли исправить», – говорил доктор Аббаси.

Энн думала, что ей точно не грозит повторить свои ошибки: ведь семьи у нее не осталось и терять некого. Лишь в ту ночь, когда Кейт села к ней в машину, она поняла, что неправильно понимала слова врача. «Мы» в этом афоризме (что греха таить, Энн скривилась, услышав его в первый раз!) относилось не только к ней. Оно включало Питера, его детей – всех, кто был связан с ней невидимыми узами.

Джордж кивнул. Слова Энн явно застали его врасплох.

– Всегда пожалуйста, – пробормотал он и откашлялся, прикрыв рот мясистым кулаком.

Они не говорили про Гиллам, не вспоминали родителей Кейт, не пытались угадать, на каких полях Брайан играет в гольф. Обсуждали еду, погоду и то, что дети переносят жару куда легче, чем взрослые. Джордж осторожно разузнал у Энн, где она живет, и спросил, нравится ли ей Саратога. Оказалось, что много лет назад он был там на скачках.

– Я провела несколько лет в больнице в Олбани, – сказала Энн, как будто никто за столом об этом не знал. – Это не очень далеко от Саратоги.

«Интересно, – подумал Питер, – помнит ли она, что я приезжал ее навестить».

– Вечером обратно? – продолжал Джордж.

Кейт и Питер обменялись испуганными взглядами. Любого другого гостя оставили бы ночевать. Энн поспешно ответила, что поживет немного в мотеле у поворота на Джерико.

– Понятно, – сказала Кейт и аккуратно отставила тарелку. – А немного – это сколько?

– Неделю, может быть, или две.

– А как же ваша работа? – спросила Кейт. – Квартира?

– Кейт! – возмутился Питер.

– Я взяла отпуск. У меня накопились дни.

Энн не стала добавлять, что это был ее первый отпуск за все время.

Питер видел, что Кейт мучается, не зная, что ответить, и решил взять инициативу в свои руки:

– Очень хорошо. Отпуск – это здорово. – И он украдкой сделал Кейт знак: позже поговорим.

«Это моя вина, – подумала Кейт. – Я сама ее сюда пригласила. Как я могла подумать, что она посмотрит на сына и тут же уедет восвояси?» Она повернулась к Энн, которая пересекла веранду и подсела к Питеру. Совсем старуха. Слабая. Согбенная. Потерянная.

– Вот, возьмите. – Кейт протянула Энн подушку. Чтобы сесть рядом с Питером, та выбрала самый неудобный стул.

– Спасибо, – ответила Энн, подкладывая подушку под себя.

«У нее нет над нами власти», – подумала Кейт.

Энн пробыла у них до темноты. Вечером налетели комары. Дети почистили зубы, надели пижамы, обняли Джорджа, потом Питера, потом Кейт, а потом и Энн.

– Спокойной ночи, – сказали они и по очереди прижались к ней пылающими личиками.

Молли заодно протянула Энн руку и пожелала счастливого пути туда, откуда она приехала.

– Молли! – одернул ее отец, а Энн сразу прониклась к девочке особой симпатией.

Зажигая цитронелловые светильники от комаров, Питер думал, что при следующей встрече мать окажется совсем другой. Глупо ожидать, что она останется такой. Надо порадоваться этому дню и ни на что особо не надеяться, вот и все. А что, если мать разочарована? Когда он был маленьким, она ложилась к нему на кровать и перечисляла города, в которых мечтала побывать с ним. Сан-Франциско. Шанхай. Брюссель. Мумбаи. Но ни он, ни она так и не увидели тех городов. Если бы кто-то отметил на карте путь, который им удалось пройти, расстояние между двумя точками вышло бы совсем крохотным.

Глава девятнадцатая

Бенни готов был оставаться с Питером до самой последней минуты, но в кабинет-то ему предстояло идти одному. Бенни напоследок еще раз прошелся по вероятным вопросам и приемлемым ответам, но Питер почти не слушал. В то утро, через двенадцать недель после случайного выстрела, Питер сел на краешек кровати рядом с Кейт и сказал, что она совершенно права: у него проблемы, но он все исправит, если только она согласится потерпеть его еще немного. И добавил, что все эти дни раздумывал над тем, что она сказала недавно: не все проблемы выглядят проблемами, но от этого не перестают ими быть. Может быть, Кейт правильно беспокоилась и остерегала его все это время. Хотя, может, и нет. Но все-таки может быть, что да. После встречи с матерью он стал рано ложиться. А еще придумал ставить будильник на полночь: когда тот срабатывал, надо было идти наверх, и, если в этот момент в руке был стакан со спиртным, спиртное надлежало вылить в раковину. Питера хватило на неделю, потом он начал игнорировать будильник, а вскоре и вовсе перестал его включать. Затем он решил не пить ничего крепче пива