Да – тогда и сейчас - Мэри Бет Кин

Перед сном Питер клялся самому себе, что выпьет не больше двух бокалов, но не успевал оглянуться, как наполнял третий, а за ним четвертый. Так чувствует себя человек, который сбегает по крутому склону настолько быстро, что не поспевает за собственными ногами. Питер с удивлением осознал, что не может остановиться. А пытался ли он остановиться раньше?

Кейт смотрела на него, не поднимая головы от подушки. На миг Питеру показалось, что сейчас она скажет: слишком поздно, с нее хватит.

Но Кейт приподнялась и обняла его за плечи. Притянула Питера к себе, прижалась лбом к его лбу.

– Слава богу! – прошептала она. – Сегодня тяжелый день. Давай переживем его и тогда поговорим. Во сколько тебе нужно там быть?

Слушания были назначены на девять, но в восемь пятьдесят пять вышел секретарь и объявил, что их переносят на десять, туалет – в конце коридора, вендинговые автоматы – в вестибюле.

Бенни хотел обсудить вопрос с пенсией – его придется решать, если Питера отправят в отставку, возможно, в связи с потерей трудоспособности.

– Ты правда думаешь, что все так будет? – спросил Питер. – Может, они сейчас поймут, что это просто недоразумение, и восстановят меня?

– Ну, может быть, теоретически, – ответил Бенни. – Но, честно говоря, я такого не припомню.

Сидя на самой неудобной скамейке во всем Нью-Йорке, Питер пытался припомнить, что он успел нагородить во время беседы с психиатром. Бенни утверждал, что комиссия непременно рассмотрит его заключение. Бенни готов был признать, что это не совсем законно, но раз уж они здесь оказались, возмущаться не имело смысла. Не надо было соглашаться на разглашение личной информации. И с мозгоправом стоило вести себя осторожнее. Питер не подозревал, что записи врача будут использовать против него. Он чертыхнулся. Что же ему тогда сказали? Что-то про данные продольного исследования для департамента. А шеф говорил, что, если он не подпишет бумаги, его могут лишить пенсии. Питер был на грани срыва и едва ли читал то, что ему давали на подпись. А что ему оставалось? Бенни все понимал, но ведь у Питера под началом другие люди. Им тоже требуется защита. А что, если в следующий раз он разрядит обойму не в бетонную стену, а в живого человека?

– Департамент не может подобного допустить. Сам подумай, какой шум тогда поднимется. Плохих копов и так хватает, – сказал Бенни.

– Я не плохой коп.

– Я знаю, Питер. Но полицейского с неустойчивой психикой до работы никто не допустит.

Питер скривился:

– У меня нет проблем с психикой. И они это знают.

– Это всего лишь официальная формулировка, внутренний приказ номер девять. Ничего личного. – Бенни старательно подбирал слова. – У тебя только одно дисциплинарное взыскание. Подозреваю, они там у себя считают, что ты парень умный, но что-то от них скрываешь.

Питер думал о Кейт. Утром ему хотелось лечь рядом с ней и не вставать с кровати, пока он не поймет, как во все это вляпался и как выбираться.

– Между нами, Пит. Я не стал им говорить, о чем ты просил меня в больнице, но, возможно, об этом они тоже знают. Вокруг было полно народу, и, кажется, одна из медсестер нас слышала. Ты пил в тот день?

А что значит «в тот день»? Накануне у Кейт было ночное дежурство, так что днем она осталась дома. На кухонном столе лежали ее учебники и карточки, исписанные разноцветными маркерами. Как ни странно, тогда он чувствовал себя счастливым. Стояла прекрасная погода, в гараже приятно пахло опилками, по радио передавали матч, а в холодильнике завалялась недопитая бутылка светлого эля. Его служба начиналась в четыре. Технически он действительно немного выпил в те сутки, но Бенни должен был понимать, что для человека, работающего в ночную смену, время течет по-другому. Для Питера день начинался с выхода из дома. Он выехал в три, а случилось все около девяти вечера. Поэтому считать, что в тот день он пил, нельзя.

– Короче, если спросят, не отвечай, – посоветовал Бенни.

В комиссии были два ортопеда и психиатр. Ортопеды оформляли патрульным временную нетрудоспособность из-за переломов или межпозвоночной грыжи. А психиатра позвали исключительно из-за Питера.

Сначала все держались дружелюбно. Один из ортопедов стал расспрашивать, как Питер себя чувствует в последнее время, как спит, как питается. Ответы показались врачам слишком краткими, и они попросили рассказать поподробнее. Он все еще ходит к психиатру? Есть ли улучшения? Как дела дома? Как дети? А жена? Как она, по его мнению, ко всему этому относится? Питер напомнил – хотя им это точно было известно, – что Кейт тоже работает в департаменте, а у себя в лаборатории она главная, главнее только директор. Врачи ждали, что он еще скажет. Психиатр заглянул в свои бумажки.

– Кстати, о ваших проблемах с алкоголем, – начал он. – Надеюсь, они не усугубились с тех пор, как вас ограничили в полномочиях? У нас есть информация от сотрудника больницы, что в тот вечер вы просили профсоюзного работника принести вам спиртное. Неужели вы не могли подождать, пока вас осмотрят? Всего час или два?

Питер изо всех сил прижал ладони к ляжкам, чтобы унять дрожь, и повторил заученные слова:

– Ночь выдалась нервная, я действительно был на грани. То, что произошло, не имеет никакого отношения к алкоголю. Тем не менее, если департамент посчитает нужным, я готов пройти программу реабилитации.

– Питер, вы были пьяны, когда стреляли?

– Нет.

– Вы считаете приемлемым являться на службу в пьяном виде?

– Нет. Ни в коем случае.

Члены комиссии приняли его ответ к сведению, но ничего не сказали.

– Поговорим о ваших родителях. Ваш отец был полицейским, верно? Вы сказали доктору Элайасу, что не видели его двадцать пять лет. А ваша мать провела более десяти лет в психиатрической клинике после сделки с правосудием?

Питер едва сдерживал раздражение. Зачем спрашивать, если ответы и так известны?

– Вы не могли бы рассказать, что тогда произошло? Мы говорим об инциденте, когда вам было четырнадцать лет.

Питер ждал этот вопрос, но, услышав его, растерялся. В лежащих перед комиссией бумагах были изложены мельчайшие подробности той истории. К чему заставлять его рассказывать?

– Двадцать четыре года. Последний раз я видел моего отца двадцать четыре года назад, а не двадцать пять.

– А ваша мать? Она применила насилие? Выстрелила в вашего соседа? Вы сказали доктору Элайасу, что у вашей матери был параноидальный бред и что позже у нее диагностировали шизофрению, но, возможно, ошибочно. Насколько хорошо вы знакомы с ее диагнозом