Да – тогда и сейчас - Мэри Бет Кин

она рассказывала ему, как в четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать лет, пока другие девчонки грезили о дворцах и сказочных свадьбах, она мечтала лишь об этом – каждый день видеть его обнаженную спину, его одежду, перекинутую через спинку стула, их общего стула, в их общем доме; и чтобы в соседней комнате спали их дети. Сродниться с очертаниями и теплом его тела. Чтобы их вещи перепутались, жизни переплелись, и ничто никогда не смогло их разлучить.

Питер понимал, что она хочет сказать, но каждую минуту тащить на себе тяжесть общей истории было невыносимо. Они победили. Они вместе. Зачем вспоминать о прошлом снова и снова? Для Кейт их свадьба была счастливым концом, а для Питера новым началом. Завязка против развязки. Они читали свою жизнь по разным книгам.

– Гляди, – чтобы отвлечь Кейт от ее мыслей, Питер торжественным жестом указывал на забитую бельем корзину. – Все твои мечты исполнились.

И потом, если их свадьба стала концом истории, что же происходило с ними сейчас?

В субботу утром Питер проснулся за несколько минут до пяти, через двенадцать часов после того, как Кейт призналась, что виделась с его матерью. Ему снились соревнования по бегу.

– С моей матерью? – тупо повторил он, услышав новость.

Приближалась гроза. Питер чувствовал ее, хотя на небе не было ни облачка. Вскоре на горизонте сверкнула молния, и дети с воплями кинулись в дом. Кейт отправила их наверх, чтобы не мешали взрослому разговору. Питер не ожидал, что события примут такой оборот. Кейт выглядела взвинченной, такой взвинченной, что он приготовился к худшему. Она села напротив него, так близко, что они почти соприкасались коленями. Потом взяла его руки в свои, и Питер подумал: сейчас она скажет, что уходит. Спину под футболкой прошиб холодный пот, по всему телу прокатилась волна дурноты. Это было все равно что приготовиться к удару по горлу, а получить кулаком в почку. Он еще пытался прийти в себя, а Кейт уже излагала подробности: мать наняла частного детектива, чтобы разыскать их, и две недели назад объявилась на их улице. В ночь того дня, когда на работе случились неприятности. Когда Питер вырубился в подвале.

– Чтоб тебя! – осознав, о чем идет речь, Питер выпустил руки жены и встал на ноги. Кейт поднялась вслед за ним. – Что вообще происходит? Что ты творишь?

– Ничего я не творю! – ответила Кейт. – Это она сюда приехала! Я не могла пустить ее к тебе, пока ты был в таком состоянии, и предложила ей вернуться позже.

Питер обошел кухню, открыл заднюю дверь, шагнул под проливной дождь. Кейт последовала за ним.

Поняв, что она не отвяжется, Питер остановился и развернулся.

– Значит, ты говорила с моей матерью. – Он пристально посмотрел ей в глаза, словно ища подтверждения. – С Энн Стенхоуп.

Она появилась очень вовремя, признала Кейт, если учесть сложившиеся обстоятельства.

– Более чем вовремя, – произнес Питер.

– Ну да, – согласилась Кейт.

И призналась, что еще до происшествия и до того, как Энн появилась возле их дома, Кейт начали одолевать мысли о женщине, которая носила Питера в своей утробе, так же, как она сама носила детей. Много лет Энн оставалась для нее только женщиной, стрелявшей в отца. Кейт будто забыла, что Энн была Питеру мамой. Не номинальной, а настоящей, по крайней мере, пока он был маленьким. Кормила его с ложки, купала, укачивала, так же, как Кейт своих детей. А это ведь немало? – спросила Кейт у Питера, убирая со лба мокрые от дождя волосы. Пока у нее самой не появились дети, она и не думала об этом. О том, сколько сил Энн отдавала своему сыну, пока их пути не разошлись.

– А что, если разлука с матерью привела к тому…

– К чему?

– Идем в дом. Нам надо обсушиться и поговорить.

– Нет уж. Ответь. К чему?

– Не знаю. Просто я подумала: а что, если бы я совершила роковую ошибку и у меня отняли Фрэнки? Какие поступки перевешивают: хорошие или плохие?

– Это она не хотела меня видеть.

– Но теперь хочет.

– И потому я должен пустить ее в свою жизнь? Мне почти сорок лет. Двадцать три из них я ее не видел. Двадцать три. И за все это время она ни разу не поинтересовалась, жив ли я.

– Ну… – Кейт оглянулась на дом и не закончила фразу.

– Что?

– Ничего.

– А как же твой отец? – спросил Питер.

– Я не говорю, что простила то, что она сделала с отцом, – ответила Кейт, – но она все равно твоя мать, как я – мать Фрэнки и Молли. Она приедет всего на час, не больше. Я уверена, мать любила тебя, Питер. И мне кажется, она может помочь тебе теперь.

Внимательно выслушав жену, Питер пошел к дому. Впервые за много лет он лег спать раньше, чем она.

Иногда посреди ночи Питер внезапно просыпался, охваченный чувством абсолютной потерянности, понимая, что рядом спит Кейт, но не узнавая ее. Тонкий профиль, растрепанные по подушке волосы – все ее черты казались чужими. И не просто чужими, а жуткими именно оттого, что должны были быть знакомыми. Как в кино, где главный герой просыпается, а дом – другой, и семья другая, и никто не верит, что он не тот, за кого его принимают.

– Ты спишь? – прошептал Питер, и, хотя Кейт не отозвалась, усомнился, что она действительно спит.

Вглядевшись в лицо жены – да, все же спит, – Питер ощутил волну нежности. До какой степени отчаяния нужно было дойти, чтобы позвать на помощь его мать. Лучше бы Кейт прогнала ее, а ему ничего не сказала.

– Кейт? – позвал он. – Слушай, Кейт!

– Угу, – пробормотала Кейт, не открывая глаз.

– Помнишь, как я залез на телефонный столб?

Кейт не отвечала: то ли вспоминала, то ли снова заснула.

– Кажется, дело было летом. На мне точно были шорты. Нам было лет девять или десять.

– Не помню, – ответила Кейт.

Обычно, стоило Питеру завести разговор о том, что Кейт забыла, она отвечала, что он ошибается, ее там не было, или он был с кем-то другим, и продолжала все отрицать, пока Питер не вспоминал какую-нибудь яркую деталь: на тебе было то-то или то-то, это была моя тарелка фрисби или твоя доска для спиритических сеансов. С годами воспоминания выцветают, высыхают, размываются так, что делаются неузнаваемыми даже для того, кто был с тобой в одной комнате или стоял на лужайке, пока ты лез на телефонный столб.

Наконец на окраине сознания у Кейт что-то забрезжило. Она сидит на