Театральное эхо - Владимир Лакшин

– И разрешили?

– Разрешили. Да все криво вышло. Бульдозер подвели, стали разбирать – ни одного кирпича цельного: где хошь треснет, только не в старой связке… Такой раствор… Мастера были, секрет знали…

Я давно слыхал бытующие в разных краях рассказы о таинственном мастерстве древних каменщиков, будто бы замешивавших раствор на яичном белке. Но еще раз подивился тому, как надежно и долговечно настоящее мастерство и как оно умеет защитить само себя.

Так сложены на века, на крепчайшем фундаменте и со своим секретом связки, лучшие пьесы Островского.

Давняя эта история пришла мне на память снова в Щелыкове, где мы собрались в феврале этого года по весьма тревожному поводу. Речь шла о судьбе музея-усадьбы Островского, чему был посвящен расширенный секретариат правления СТД РСФСР, собравшийся в Щелыкове.

Нужно ли говорить о том, как дороги эти места всем нашим людям и, наверное, всего более – людям театра. Ведь Щелыково – край, тесно связанный с именем Островского. И если задуматься о том, что составляет главную струну привязанности души, привязанности пера Александра Николаевича Островского, то можно сказать так: два края вдохновения. Один край – это Москва, множество пьес Островского посвящено Москве, Замоскворечью. Он исходил Москву своими ногами и, как в прошлом веке еще говорили, «исписал» ее. А второй край его поэтического вдохновения – это Волга.

Он впервые попал на Волгу юношей. Отец привез его в свое новокупленное костромское имение «Щелыково». Островский был потрясен красотой этой природы, он никогда ничего подобного не видел даже в Подмосковье. И навсегда сердце свое отдал этим краям. Тем более что родом Островские были из Костромской земли. Дед Островского, его дядюшка – всё это были костромские люди. Так что Островский очень тесно с Костромой связан. Отец не зря купил имение именно в Костромской губернии. И Островский считал себя, с одной стороны, москвичом, а с другой – костромичом. И Волга с ее красотами необыкновенными его очень влекла к себе. Собирался он даже целый цикл пьес написать, который должен был называться «Сны на Волге». Из этих «Снов на Волге» мы знаем, по-видимому, «Грозу», знаем пьесу «Воевода». Наверное, к этим снам, привидевшимся в этих приволжских краях, можно отнести «Снегурочку». Это всё вдохновения Костромской земли. И музей-усадьба Островского, расположенная вблизи от волжского берега, это такое удивительное место, где собственно музей (то есть то, что связано с жизнью писателя, с его литературной работой, с мемориальными экспонатами, находящимися в доме), – этот музей соседствует с природой, которая сама по себе – великая поэтическая сцена произведений Островского. Почему-то особенно в этих местах чувствуешь поэтическую природу его таланта. Когда-то Петр Николаевич Островский, брат Александра Николаевича, сетовал на то, что многие Островского не понимают, его трактуют как бытового драматурга, а ведь он, говорил Петр Николаевич, поэт! И вот эта поэзия – она разлита именно в этих местах.

Так что же произошло? Почему стало необходимым собраться в Щелыкове и подумать о будущем этого редчайшего уголка русской природы и русской истории культуры?

Дело в том, что Щелыково нуждается сейчас в особой заботе и внимании. Потому что нельзя сказать, что этот музей процветает так же, как лучшие наши национальные музеи-усадьбы. Как, скажем, края Пушкина в Михайловском и Тригорском, где такой энтузиаст, как С. С. Гейченко, сделал их образцовым общенародным музеем, развернув очень широко эту работу, прирезал новые края к прежним владениям Пушкинского заповедника. Вообще музейное дело, если оно не развивается – то увядает. Это неизбежный закон. Музейное дело, ставшее формальным, кончается. Нужен энтузиаст, нужен человек, который бы это дело вел и который как умный собиратель земель расширял пределы своих владений, а не сужал их. Таким был Юрий Константинович Авдеев в чеховском Мелихове. Восстановив чеховскую усадьбу, он пошел дальше и воссоздал в окрестностях Мелихова школу, которую Чехов поставил, медицинский пункт в селе Крюкове, почтовое отделение на станции Лопасня, куда Чехов ездил за письмами. Говорю об этом потому, что ощущения, что музей в Щелыкове укрепляется и расширяет свои владения, – нет. Укрепляется и расширяется, скорее, база Дома творчества вокруг этого музея. Само по себе это редкое сочетание, когда Дом творчества находится, в сущности, на пороге музея. В Щелыкове это в какой-то мере оправдано – есть давняя традиция, что артисты Малого театра приезжали сюда отдыхать, набираться впечатлений, заряжаться душевной энергией. Целые поколения актеров разных театров ездят в Щелыково, – край Островского стал в полном смысле и краем актеров, их творчества. Кстати, может быть, поэтому место это и сохранилось, актеры Малого театра, близко чувствовавшие Островского, берегли эту память, содействовали сохранению музея. Но сейчас другой период, другой этап, когда надо думать о развитии музея, о его укреплении.

В музее-заповеднике Щелыково, как ни в одном другом, сохранилась мемориальная жемчужина – старый дом, которому почти двести лет. Как вы знаете, ни в Михайловском нет дома – того дома, в котором жил Пушкин, это так называемый «новодел», где все по бревнышку заново воссоздано. Ни в Мелихове, где дом был разобран еще в 1929 году и стараниями Авдеевых восстановлен из небытия. Но – чудом! – боюсь просто сглазить, опасно дунуть на это чудо – двести лет стоит дом в Щелыкове, который еще в ХVIII веке построили помещики Кутузовы, приятели Радищева (по легенде, говорят, Новиков – великий наш просветитель – был управляющим у одного из братьев Кутузовых. Это поразительная история, и, возможно, в Щелыкове мог быть музей и ХVIII века – музей русской литературы или русского просвещения ХVIII века. Представляете себе, Новиков, убежавший от каких-то преследований за вольное книгопечатание в Москве, скрывается в Щелыкове под видом управляющего у Кутузова). Ну и конечно же, дом этот будет нуждаться сейчас в тончайшей и очень бережной реставрации. Не дай бог раскатывать его на бревна, как иногда делают, и потом собирать заново что-то приблизительно похожее.

Между тем многие другие стороны заповедника-мемориала оставляют желать лучшего. Нужны большие работы в парке Островского и нужны очень большие работы в интерьере дома. Кстати сказать, когда мы как экскурсанты ходим по дому – наивно думать, что мы в той самой обстановке, среди вещей, которые знали Островского и его семью. Ничего похожего! Там две-три подлинные вещи, а все остальное – это так называемые «типологические предметы», вывезенные из разных мест, в свое время купленные музеем и лишь напоминающие усадебную обстановку ХIХ века. Но несообразность заключается в том, что подлинная мебель Островского цела и находится она в Ипатьевском монастыре, в Костроме. Местничество музеев, страшная их разобщенность, конкуренция – совершенно непонятная и дикая в наших условиях – не позволяют, несмотря на неоднократные обращения в Министерство культуры и другие инстанции, отвоевать у музея Ипатьевского монастыря совершенно не нужную по его тематике, подлинную мебель Островского и вернуть ее законному владельцу – дому в Щелыкове. Вот лишь одна из проблем музейного дела, которая ждет здесь хозяина, ждет человека, который мог бы все это решить и на более высокий уровень вывести всю эту работу. В Щелыкове, как и в любом музее, должна вестись исследовательская деятельность, должна быть научная молодежь, которая собирает и архивные материалы, и книги, связанные с Островским. Какая-то работа ведется и сейчас, но, к сожалению, совершенно не того размаха, не того уровня, какого заслуживает изучение Островского.