Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хотелось вечно пить мягкость её губ, ощущать лёгкую, воспламеняющую ласку её разгорячённых ладошек. Разве это могло наскучить, приесться? Золотой шёлк её волос волшебной сказкой рассыпался по подушке, и Эллейв погружала губы в эти скользящие, тепло окутывающие, шаловливо щекочущие волны, а мягкая ладошка Онирис согревала лаской голову Эллейв.
Самая нежная, ласковая, самая драгоценная на свете Онирис отдыхала в её объятиях. После ошеломительной вспышки наслаждения она блаженно и немного измученно трепетала ресницами, а Эллейв покрывала поцелуями всё её милое личико. Хотелось с урчанием впиваться в эти свежие щёчки, серебристый пушок на которых был таким нежным и незаметным, что ему и бритва не требовалась. Эллейв мягко и влажно щекотала её лицо губами, приникала горячим ртом к её шелковистой шее, ласково тёрлась носом о её носик. Утолив первую неукротимую жажду единения с любимой, Эллейв теперь основательно и вдумчиво наслаждалась неторопливыми ласками. И Онирис тоже соскучилась, это чувствовалось в томном трепете её ресниц, в её блестящем и любящем взгляде, в цепкой нежности её объятий.
— Прекрасная Онирис... Любовь моя, — щекотала Эллейв горячим шёпотом её хрупкие ключицы.
— Родная моя Эллейв... Мой самый драгоценный на свете волк, — отвечала та серебряной, как пушок на её щеках, лаской своего приглушённо-нежного голоса.
Они снова погрузились друг в друга, слились в сияющем единении, и весь мир перестал для них существовать в эти мгновения. Осталась только колдовская щекотка шёпота по коже, только блеск подёрнутых чувственной дымкой глаз, только взаимное проникновение, слияние всеми уголками и частичками душ и тел.
Когда они добрались-таки до своих бокалов, огонь в камине уже почти угас. Эллейв лениво и расслабленно развалилась в кресле, не утруждая себя одеванием, а Онирис куталась в лёгкую простыню, сидя у неё на коленях. Сделав по глотку дорогого вина, которое Эллейв привезла из рейса для вот таких случаев, они слились в поцелуе. Хмельным Эллейв не увлекалась, а если и пила иногда, то предпочитала «кровь победы». Но для нежной, утончённой и хрупкой Онирис этот суровый морской напиток не годился, поэтому Эллейв выбрала самое изысканное вино и приобрела целый ящик, не пожалев денег. Отпив ещё глоток, Онирис облизнулась.
— Оно чудесное... Чем-то цветочным отдаёт, — сказала она. — Очень тонкое, ласкающее... Чарующее.
То, как она сладострастно и соблазнительно провела язычком по губам, мгновенно воспламенило Эллейв. Она утопила ротик возлюбленной в ненасытной жадности своих губ, а вино вкрадчиво подогревало изнутри благородными цветочными чарами своего букета.
— Век бы от тебя не отрывалась, — хрипловато пророкотала Эллейв, поймав и нежно потеребив подбородок Онирис. — Ласковая моя, прекрасная моя... Встречи в снах — ничто по сравнению с явью!
Её ноздри чувственно подрагивали, в глазах мерцали волчьи искорки, и Онирис млела от этой внутренней звериной силы. Эллейв нравилось завораживать её своим волчьим огнём — не злым и не опасным, а страстным и ласковым, окутывающим любимую надёжными объятиями. Подрагивая верхней губой в великолепном оскале, она порычала немного Онирис на ушко — для остроты ощущений. Это был не угрожающий, не агрессивный рык, а игривый, знойный и сладострастный. А Онирис вдруг тоже оскалила свои беленькие и милые клыки и — о чудо! — тоже рыкнула.
— Это что у нас тут за прелесть такая? — умилилась Эллейв. — Кто это тут зубки показывает, м-м?
Простыня тут же слетела с Онирис, открывая жадному сверкающему взгляду Эллейв точёное и гибкое, изящное тело возлюбленной. Её загорелая в плаваниях рука по-хозяйски властно заскользила по изгибу поясницы Онирис и легла на её маленькие, но округлые и упругие ягодицы.
— Кто это тут на меня рычать вздумал? — с шутливой угрозой дохнула Эллейв в ушко девушки. — Видимо, эта дерзкая попка захотела наказания!
В следующий миг Онирис снова очутилась в постели с порозовевшей от шлепков попкой. Она мило возмущалась, пищала, кряхтела и порыкивала, в шутку пытаясь вырваться из несокрушимых объятий, но Эллейв сгребла её надёжно. Нежно прикусив каждую половинку провинившегося мягкого места, она властно раздвинула ей колени и нырнула языком туда, где недавно трепетали лепестки огненного цветка.
Эллейв весь остаток дня и всю ночь не выпускала бы любимую из объятий, но, увы, они были сегодня ограничены во времени: не следовало слишком надолго оставлять Ниэльма, пусть даже и под присмотром помощника и штурмана.
— М-м, пора возвращаться, — с досадой простонала Эллейв с длинным выдохом, уткнувшись лбом в лоб Онирис. — Не будет же мальчишка ночевать на корабле!
— Батюшка Тирлейф, наверно, уже волнуется, — согласилась Онирис, глянув на часы. — Ниэльму через час нужно спать укладываться, а его ещё дома нет.
Их губы влажно слились в заключительном поцелуе, и они принялись одеваться. Помогая Онирис застёгивать наряд, Эллейв не удержалась от соблазна горячо дохнуть ей между лопаток.
— Эллейв, ну, не дразни меня, — застонала та. — Нам же идти уже надо!
Она хихикала, извивалась и всячески пыталась оторвать от себя некстати расшалившиеся руки возлюбленной.
— Мы так никогда не выйдем! — смеялась она.
— М-м, не могу от тебя оторваться, — чувственно урчала Эллейв, щекоча губами и дыханием её шею.
Наконец они всё-таки вышли под чистое и светлое вечернее небо. Улицы были мягко озарены закатными лучами, и стены зданий горели янтарным светом. Ведомственные квартиры были расположены поблизости от порта, и вскоре Онирис с Эллейв были на корабле. К ним уже спешил помощник Вердгод с озабоченным лицом. Эллейв сразу нахмурилась.
— По твоей виноватой физиономии уже вижу: что-то случилось, — проговорила она грозно. — Надеюсь, не с мальчиком беда?!
— Э-э, кхм, кхм, — смущённо откашлялся Вердгод. — Да вот боюсь, что как раз с ним и вышла... э-э, небольшая неприятность.
— Какая ещё неприятность?! — взревела Эллейв, надвигаясь на помощника.
Он был ниже её ростом и более щуплого телосложения, несмотря на свою принадлежность к мужскому полу. Робко попятившись, он скороговоркой зачастил:
— Да ничего особенно страшного,
