Холокост. Черные страницы. Дневники жертв и палачей - Нина Сигал

информации, – написала она как-то морозной январской ночью в лагере после ужина из репы и картофеля. – Вот почему я описываю все эти тривиальные вещи – потому что они могут дать стороннему наблюдателю более яркую картину. В конце концов, я так увлечена этим, что не могу поставить себя на место человека, который не прошел через все это сам и поэтому ничего об этом не знает. Возможно, однажды наши дети прочтут это».

Я поинтересовалась, можно ли считать, что надежда на то, что она сможет передать эти записи своим детям, придала Мирьям смелости тайком вывезти свои тетради. Она рассмеялась в ответ: «Это действительно было глупо с моей стороны, потому что, если бы немцы это обнаружили, я бы сегодня здесь не сидела».

Прежде чем сесть в поезд в Целле, все пассажиры «Транспорта 222» должны были пройти целую череду проверок со стороны СС. Весь их багаж подвергался тщательному досмотру.

«Эсэсовцы тщательно проверяли все наши вещи на наличие каких-либо письменных заметок, писем, записных книжек, – отмечал в своих воспоминаниях Хельмут Майнц. – На полу за столами, на которых велась проверка, лежали горы бумаги. Они не оставляли нам никаких воспоминаний о наших умерших»{259}.

Мирьям завернула свои тетради в рубашку и перебросила их через колючую проволоку. Ее сумку обыскали, ничего подозрительного в ней не обнаружили, и она после этого забрала свой сверток, прежде чем сесть в поезд.

* * *

Как только они смогли воссоединиться, Лео Болле взял Мирьям с собой в Джоун, религиозный кибуц на прибрежной равнине к востоку от Ашдода. Они поженились там шесть недель спустя. У них родилось трое детей, Шананья, Илана и Ринна. Родители Мирьям жили в Шолоне, недалеко от Тель-Авива. В конце концов Мирьям и Лео, как они и планировали до войны, стали сионистскими новаторами в создании Государства Израиль и жили, по ее словам, «вполне нормальной жизнью».

Они впервые вернулись в Нидерланды через более чем десять лет после окончания войны. В 1958 году Лео устроился на работу эмиссаром Еврейского агентства, привезя с собой в Амстердам на два года всю свою семью. Одновременно он также работал старшим преподавателем в нидерландской Израильской семинарии, дневной школе.

«Нам было очень комфортно жить в Голландии, и все же мы были счастливы вернуться в Израиль в 1960 году», – рассказывала мне Мирьям. Они решили приезжать в Голландию ненадолго раз в год, но никогда не чувствовали себя здесь как дома. «Я помню Амстердам таким, каким я покинула его в 1943 году, – объяснила Мирьям, – а не как город моей счастливой юности».

Ее семья пережила в Израиле целую череду трагедий. Их старший сын, Шананья, стал пилотом Военно-воздушных сил и погиб во время Шестидневной войны 1967 года. Их дочь Илана служила рядовым в армии и погибла в 1970 году, когда ее джип подорвался на сирийской мине на Голанских высотах. Лео умер в 1992 году от сердечной недостаточности.

Шесть десятилетий прошло с того дня, как Мирьям засунула пачку своих писем в сумочку для плавания, и до того момента, когда их прочитали. В День памяти жертв Холокоста в 2002 году ее сестра Бобби (которая в Израиле сменила свое имя на Шифру Рон) рассказала своим детям о Пасхальном седере, который ее семье удалось отпраздновать в Берген-Бельзене во время Второй мировой войны. Мирьям посчитала, что рассказ Бобби был неверным. Насколько она помнила, они праздновали в Берген-Бельзене Пурим (память о предотвращенной резне евреев в Древней Персии), а не Пасху (праздник освобождения от египетского рабства). Две сестры заспорили об этом, и Мирьям поняла, что имеется возможность проверить факты. Она достала сумочку для плавания и дневник, которые одному из членов семьи удалось забрать со склада Нидерландско-Азиатской торговой компании, и спор был разрешен: Бобби оказалась права. Это была именно Пасха, а не Пурим.

Бобби, однако, была поражена, узнав, что у Мирьям сохранился ее дневник военного времени. Она позаимствовала все записи о Пасхе и перевела их на иврит, чтобы прочитать детям кибуца. Дети были очарованы тем, что услышали, и попросили Бобби перевести еще несколько отрывков. Бобби взялась за это дело с помощью своей собственной внучки, Адвы Бен-Шахар. В свою очередь дочь Мирьям, Ринна, просмотрела и отредактировала получившийся текст.

Однако еще до того, как перевод на иврит был закончен, с Мирьям связались исследователи из Амстердама, которые прочитали ее дневник, хранившийся в Институте исследований войны, Холокоста и геноцида, чтобы спросить, могут ли они опубликовать его. Мирьям согласилась, и голландская версия ее дневника была впервые издана в 2005 году под названием Ik zal je beschrijven hoe een dag er hier uitziet: dagboekbrieven uit Amsterdam, Westerbork en Bergen-Belsen. Ринна была единственной из трех детей Мирьям, кто к этому времени был жив и мог прочитать эту публикацию. Израильский государственный национальный мемориал катастрофы (Холокоста) и героизма «Яд ва-Шем» в 2014 году опубликовал ее английскую версию в переводе Лауры Вроомен под названием «Неотправленные письма». К настоящему времени эта книга переведена еще на шесть языков.

* * *

Мирьям Болле, без сомнения, является последним оставшимся в живых сотрудником и единственным живым документалистом Joodse Raad, Еврейского совета Амстердама. Историк «Яд ва-Шем» Дэн Мичман во введении к «Неотправленным письмам» отметил, что уникальным вкладом Мирьям Болле в литературу военного времени является ее взгляд изнутри на Еврейский совет, деятельность которого после войны часто становилась предметом споров.

«Мирьям знала о разворачивающихся событиях больше, чем другие десятки тысяч евреев в Амстердаме, – подчеркнул он. – «Письма» – это произведение того, кто знал больше других – и определенно понимал тоже больше»{260}.

Созданный по указанию Бемкера в 1941 году Еврейский совет был вынужден занять унизительное положение посредника между Третьим рейхом и еврейским населением Нидерландов.

Летом 1942 года ситуация с Еврейским советом превратилась в шоу ужасов, поскольку нацисты потребовали, чтобы Совет помог оккупационному режиму облегчить депортацию евреев в «трудовые лагеря в Германии». Хотя внешне Еврейский совет в конечном итоге согласился с требованиями Германии, он тем не менее попытался «сместить приоритеты на предотвращение депортаций и сохранение еврейской общины в стране»{261}. Он весьма мало преуспел в этом. Кроме того, его обвиняли в попытке защитить от депортации ограниченный контингент евреев из высшего класса, высококачественных профессионалов и высокообразованных евреев, одновременно позволяя производить аресты и депортацию немецких еврейских беженцев и представителей еврейского пролетариата.

Поскольку Нидерланды потеряли во время войны почти три четверти своего еврейского населения, на Еврейский совет Амстердама зачастую возлагали большую вину, чем на аналогичные организации в странах, где выжило больше евреев{262}. Мог ли он сделать больше – например, взбунтоваться, оказать сопротивление оккупационному режиму или просто предупредить свое еврейское сообщество? В какой степени Еврейский совет Амстердама можно винить в массовой гибели евреев в Голландии?

Подобные вопросы неоднократно задавались на протяжении многих лет, даже во время оккупации, о чем свидетельствуют несколько сохранившихся дневников.

Одно из самых распространенных заблуждений о Еврейском совете сформулировала исследователь Института исследований войны, Холокоста и геноцида Лорьен Вастенхаут, которая специализируется на истории Еврейского совета[330]. Как она отмечает, считалось, что Еврейский совет составлял списки евреев, подлежащих депортации, хотя на самом деле этого не было, все обстояло с точностью до наоборот: Совет пытался защитить как можно больше людей от депортации. Его стратегия, разработанная сопредседателем Дэвидом Коэном, заключалась в отказе от конфронтации с оккупантами, поскольку он надеялся добиться от них уступок путем сотрудничества с ними{263}.

Оккупационные власти позволяли Еврейскому совету делать выбор в отношении того, кого они предпочли бы «спасти». Бремя этого выбора было «крайне тяжелым и ужасным», такая тактика немецкой стороны настроила евреев друг против друга. Это было частью нацистской стратегии «разделяй и властвуй», которая снимала вину с нацистских лидеров, а также с голландской администрации и голландского населения, перекладывая ее на самих евреев{264}.

Для некоторых цели немецкой тактики были ясны с первых же дней ее реализации. Бывший председатель Верховного суда Нидерландов Лодевейк