Мистер Морг - Роберт Рик МакКаммон

светлые волосы, и она очень гордилась своей подушечкой, на которой как раз и была вышита малиновка[9], усевшаяся на ветку дерева.

— Я ее сама сделала, — сказала девочка.

— Правда? Как здорово! Значит, ты говоришь, что мама совсем тебе не помогала, да?

— Ну… — Робин улыбнулась. Глаза у нее были теплого ярко-голубого цвета, как у матери. — Она вначале мне помогала и потом доделать помогла.

— Ага! Но я уверен, что между началом и доделыванием было много работы. — Он вернул подушку девочке. — Так, а это у нас что? — Подоспел средний ребенок, тринадцатилетний белокурый мальчик по имени Аарон, он тоже хотел похвастаться своей любимой вещицей. — Прекрасная коллекция, — сказал священник, взяв у него белую глиняную баночку и любуясь яркими разноцветными стеклянными шариками, собранными в ней.

— Сколько их у тебя?

— Двадцать два, сэр.

— А что ты с ними делаешь? Играешь?

— Да, сэр. Ну и смотрю просто на них.

— Наверное, любому мальчику хотелось бы, чтоб у него такие были.

— Да, сэр, конечно, любому мальчику хотелось бы.

— Аарон! — обратилась к сыну Фейт Линдсей. — Хватит уже надоедать преподобному Бертону.

— Он мне не надоедает. Вовсе нет. Держи, Аарон.

Он вернул мальчику банку с шариками, чуть приподнял бородатую голову и устремил взгляд на старшую дочь, стоявшую у очага и помогавшую матери готовить кукурузный хлеб, фасоль, печеные яблоки и кусок окорока для этого особого случая.

Ей было шестнадцать лет, у нее были очень светлые волосы, как у матери и сестры, такое же прелестное скуластое лицо овальной формы и блестящие темно-карие глаза, как у отца. Замерев с ложкой, взятой, чтобы накладывать бобы в миску, она в упор смотрела на преподобного Джона Бертона.

— Ларк, а ты хотела бы мне что-нибудь показать? — спросил священник.

— Нет, сэр, — твердо ответила девушка. — Но я хотела бы вас кое о чем спросить.

Ее отец, сидевший напротив его преподобия, — поджарый мужчина лет под сорок, в голубой рубашке и бриджах песочного цвета, с лицом, изборожденным морщинами и усыпанным веснушками от постоянной работы на солнце, лысый, если не считать коротко подстриженных рыжевато-каштановых волос по бокам и одиноко торчавшего спереди пучка волос, — бросил на нее быстрый взгляд из-под вскинутых густых бровей.

— Конечно спрашивай, — ласковым голосом сказал преподобный.

— Почему у вас такие ногти?

— Ларк!

Питер нахмурился, морщины на его лице стали глубокими, как овраги. А Фейт строго посмотрела на дочь и покачала головой.

— Ничего страшного. Так ведь и есть. — Преподобный Бертон поднял руки и вытянул пальцы. — Не очень красивые, правда? Жаль, что среди индейцев я не мог ухаживать за ногтями, как подобает джентльмену. К сожалению, во время моих странствий среди племен я не мог еженедельно пользоваться ножницами. Думаю, у вас-то они есть? Я могу позже воспользоваться ими?

— Да, есть, — сказал Питер. — Ларк, что это на тебя нашло?

«Я не верю этому человеку», — чуть было не сказала она. Одной такой мысли о его преподобии, слуге Божьем, было достаточно, чтобы ее щеки залила краска, а взгляд устремился в пол. Она принялась накладывать ложкой бобы в миску, а плечи ее чуть склонились вперед под тяжестью раздумий.

«Он как-то очень долго смотрит на меня».

— Хочу есть, — сказал его преподобие, не обращаясь ни к кому в особенности. — Просто зверски проголодался.

— Еще минута, и все будет готово, — заверила его Фейт. — Робин, положишь кукурузный хлеб на блюдо?

— Хорошо, мама.

— Аарон, достань красивые салфетки.

— Хорошо, мэм.

Мальчик поставил баночку с драгоценными шариками на стол и пошел к буфету.

Ларк Линдсей быстро взглянула на преподобного Бертона и снова отвернулась. Он все смотрел на нее блекло-голубыми, цвета воды, глазами. Цвета Христовой воды, сказали бы ее родители. Но ей представлялась скорее вода замерзшая, как пруд в середине зимы, когда из него невозможно пить. Она закончила выкладывать бобы, поставила миску на стол перед отцом, а потом мать попросила ее подлить преподобному сидра из кувшина, чем она и занялась.

Он пришел к ним около часа назад. Ларк с отцом и братом наполняли в саду за амбаром очередные корзины от щедрот Божьих, когда Аарон сказал:

— Папа! Там кто-то на дороге. Сюда идет.

Гости к ним забредали нечасто. Ближайший священник жил по другую сторону от деревни Колдерз-Кроссинг, до которой нужно было еще проехать почти восемь миль по дороге на юг. Они были счастливы, что кто-то их посетил, и Ларк знала, что для отца это будет знаком благой милости Божьей, о которой он так часто говорил. Пусть работа на земле трудна, пусть жизнь — это тяжелое испытание, говорил Питер Линдсей, но все, что вам нужно сделать, дабы прикоснуться в этой стране к Богу, — протянуть руку вверх. Ларк всегда думала, что это такой окольный способ сказать: «Если усердно работать, то Бог тебя вознаградит». Но иногда это оказывалось не совсем так: она помнила, как в некоторые годы, когда все трудились до седьмого пота, урожай оказывался скудным, и, протянув руку вверх, можно было лишь достать с ветки сморщенное яблоко.

Она заново наполнила чашку его преподобия сидром. Он чуть подвинул ногу. Рядом с ним, на полу, лежал его дорожный мешок. Там моя Библия, сказал он. Моя Библия всегда должна быть у меня под рукой, чтобы тут же выхватить ее, если увижу, что ко мне приближается грешник.

Питер и Фейт Линдсей рассмеялись на это — сдержанно, ведь некоторые священники не одобряют смех, а Робин и Аарон улыбнулись смеху своих родителей, но Ларк смотрела на лицо преподобного Бертона и гадала, отчего оно так исцарапано — как будто священнику пришлось