Достоевский и предшественники. Подлинное и мнимое в пространстве культуры - Людмила Ивановна Сараскина

фильм появился только спустя четыре года, а время 1930-х двигалось по отношению к Достоевскому «вспять», то есть далеко не в лучшую сторону.

Надо сказать, что Горбачев что-то такое предвидел – не зря в конце своего эссе он упомянул как раз Шкловского, который в одном из своих литературных опытов «интересно применил старую истину об изучении исторического романа, как конструкции, деформирующей положенный в основу его мемуарный и научно-исторический материал»19.

Деформаций в картине окажется более чем достаточно.

А то, как менялось время 1930-х, как сгущались события и портился литературный климат, можно увидеть в Предисловии к 3-му тому писем Достоевского, вышедшего в уже упомянутом издательстве «Academia» в 1934 году: характерно, что подписано оно было не лично кем-то из издателей, а анонимно, вернее, кем-то под крышей «Academia».

Предисловие «От издательства» было лишено компромиссов и идеологических ухищрений во спасение репутации Достоевского. Под пером писавшего Достоевский – решительный противник социалистического идеала и революционной борьбы, создавший идеологическую систему для спасения старого мира от революционной перестройки; писатель, вступивший в союз с «самыми омерзительными продуктами реакционных идеологий», унизившийся до «грубых памфлетов на революционеров и раболепных писем Романовым».

Но и этих обвинений показалось автору (или авторам) недостаточно. Был выдвинут самый убойный аргумент: «Идеология фашизма, концентрирующаяся ныне на всю сумму наличных аргументов против коммунизма, бесконечно ограниченнее и беднее того, что несколько десятилетий тому назад сказал уже на эти темы Достоевский»20.

Достоевский рассматривался отныне как идейный враг масштаба Фридриха Ницше, не меньше. «Преодолеть Достоевского, разоблачить иллюзорность возведенной им художественно-идеологической системы, вскрыть внутреннюю бедность того идеала, который он, в конце концов, в результате мучительных исканий, противопоставил сияющему идеалу социализма, – значит окончательно выдавить из сознания современного человека последние остатки тех мелкобуржуазных иллюзий, которыми гибнущий капитализм способен еще заражать его»21.

В общем – «преодолеть», «разоблачить», «вскрыть» и «окончательно выдавить». Автор (или авторы) предисловия к 3-му тому порицали к тому же автора предисловия к томам 1-му и 2-му за слабость критики Достоевского. Оно, это предисловие, «далеко недостаточно подчеркивает всю глубину и неподвижность основных, определяющих, реакционных элементов мировоззрения Достоевского после возвращения его с каторги»22.

Подчеркну еще раз: кто-то, писавший этот текст, не захотел поставить свое имя под оценкой Достоевского как предтечи фашизма, а прикрылся шапкой издательства. Но издательство – это работающие в нем писатели, критики, публицисты. В 1929 году «Academia», книжное издательство Петербургского философского общества при университете, зарегистрированное 31 декабря 1921 года как товарищество на паях, было перенесено из Ленинграда в Москву и преобразовано в российское акционерное общество. В мае 1932 года директором издательства стал Л.Б. Каменев, председателем редакционного совета – Максим Горький. В состав редакционного совета вошли известные историки, литературоведы, писатели, в том числе В.П. Волгин, А.В. Луначарский, М.Н. Розанов, А.Н. Тихонов, А.М. Эфрос, И.К. Луппол, А.К. Дживелегов, В.И. Невский, П.И. Лебедев-Полянский, И.Т. Смилга23.

Даже если не сам Горький писал обвинительный текст о Достоевском, он наверняка должен был прочесть написанное: во-первых, обязывал статус издательства, где были свои правила, во-вторых, слишком высоки были ставки, слишком тревожное было время. (В декабре 1934 года, после убийства Кирова, Л.Б. Каменев был арестован, а 25 августа 1936 года расстрелян. В качестве доказательства по «Делу троцкистско-зиновьевского террористического центра» прокурор использовал предисловие Каменева к произведению Никколо Макиавелли «Государь», изданного по инициативе подсудимого в 1934 году.) Кто бы ни подписал текст предисловия к 3-му тому писем Достоевского, Горький не мог не одобрить содержание текста: двадцать семь лет назад, в 1905-м, он сам со страстью клеймил автора «Братьев Карамазовых» и «Бесов»: дескать, Достоевский вместе с Львом Толстым «оказали плохую услугу своей темной, несчастной стране». «Я не знаю более злых врагов жизни, чем они», их работа – «это преступная работа»24.

Получалось так, что 3-й том писем Достоевского публиковался под вульгарным девизом «врага надо знать в лицо» (уличный вариант: «врага надо знать в лицо, а бить в морду»). Публикация, прекрасно, если не сказать образцово, подготовленная выдающимся знатоком творчества Достоевского А.С. Долининым, была обставлена частоколом из гневных тирад в адрес автора писем, предупреждениями об опасности увлечения им – но ругань и обличения, во многом страховочные, спасли драгоценное наследие.

Таков был фон для появления картины «Мертвый дом».

«Мертвый дом»: черно-белые осколки смыслов

Сценарист картины, писатель, литературовед, критик и киновед В.Б. Шкловский к 1932 году успел написать 17 сценариев к немым фильмам, несколько книг, множество статей, публиковался в центральных журналах, участвовал в дискуссиях и отлично ориентировался в политике государства в области литературы, искусства и книгоиздательства. Именно Шкловский уже через два года после «Мертвого дома» поддержит яростное нападение М. Горького на Достоевского, которое тот совершит на Первом съезде советских писателей. «С торжеством ненасытного мстителя за свои личные невзгоды и страдания, за увлечения своей юности Достоевский… показал, до какого подлого визга может дожить индивидуалист из среды оторвавшихся от жизни молодых людей 19–20 столетий»25. Шкловский азартно присоединится к руководящему слову: «Я сегодня чувствую, как разгорается съезд, и, я думаю, мы должны чувствовать, что если бы сюда пришел Федор Михайлович, то мы могли бы его судить как наследники человечества, как люди, которые судят изменника, как люди, которые сегодня отвечают за будущее мира»26.

Вениамин Каверин, вспоминая много лет спустя те события и те страсти, писал: «Может быть, Горький был бы осторожнее, если бы он мог представить себе, какие постыдные последствия будут вызваны его нападением на Достоевского. С его тяжелой руки Достоевского стали травить в истории литературы. Его объявили прямым союзником Гитлера, вдохновителем фашизма. Вслед за Шкловским его стали называть изменником все кому не лень. Его забыли бы, если бы это было возможно. Отрекаться от национального гения у нас – не новость, но, кажется, еще никогда это не было сделано так основательно, прочно, надолго.

Да, именно Первый съезд на тридцать лет вывел Достоевского из круга русской литературы. Не следует это считать незначительным промахом или заурядной оплошностью. Явления великого прошлого незримо участвуют в развитии литературы, и когда они отвергнуты, наступает омертвение, застыванье.

Те, кто вынесли приговор Достоевскому, не понимали, что приговорены они. Недаром же Шкловский, изгнавший его за “измену”, впоследствии изменил себе, принявшись через тридцать лет наверстывать потерянное время»27.

Однако сценарий «Мертвого дома» и сам фильм создавались в духе «измены», в стилистике «подлого визга». На второй минуте картины звучит крайне экзальтированная речь Достоевского (в исполнении Н. Хмелева) на открытии памятника Пушкину в Москве, с его знаменитым «Смирись, гордый человек!». В картине этот хрестоматийно известный монолог звучал с изрядной долей фанатизма, в радикальном сокращении и с утратой главного – мысли о Пушкине: «Не в коммунизме, не в механических