Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты - Виктор Владимирович Пузанов

местные элементы. Буйная позиция варягов, "зло" творимое ими, он и решил использовать для сплочения антиваряжских элементов. Видимо, на этой почве и происходит консолидация киево-полянской общины вокруг Владимира, который смог направить в нужное русло стихийное недовольство различных слоев населения распоясавшейся варяжской вольницей.

Однако, варяги и при таком раскладе представляли серьезную опасность. Кроме того, их военная сила необходима была князю для решения стоявших перед нарождающимся государством важнейших внешнеполитических задач. Поэтому Владимир прибегает к такому испытанному средству, как раскол в стане противника. Значительную часть варягов он привлекает на свою сторону щедрыми пожалованиями. О сложности ситуации свидетельствует и факт тщательной дипломатической подготовки по отправке остатков варяжского корпуса в Византию. Причем, князь опасается, что варяги могут вернуться, поэтому и дает соответствующие советы византийскому императору. Покончив с варяжским засильем, Владимир начинает превращаться в "Красное Солнышко" для славян и ославянившейся полиэтничной массы, оседавшей в Среднем Приднепровье на протяжение столетия.

В литературе неоднократно обращалось внимание на то обстоятельство, что Владимир, как князь, существенно отличался от своих предшественников. Действительно, если Рюрик, Олег, Игорь и Святослав по своему поведению — типичные викинги,[1326] то Владимир — уже не просто князь нового типа, он, прежде всего, — полянский князь (может быть в этом кроется одна из причин его популярности в фольклоре?). При нем не прослеживается значительная роль варягов (за исключением начального периода, когда с их помощью он утвердился в Киеве). Оставшиеся от прежней эпохи либо погибли, либо в значительной степени, ославянились. Новые пришлые элементы частично принимались на службу, а частично (наиболее активные и агрессивные, равно как и местные варяги "старой закалки") — "выдавливались" за пределы Руси, в том числе и в составе наемников, либо вспомогательных отрядов, посылаемых Владимиром на службу в империю. Одновременно шел процесс славянизации дружины, нашедший наглядное отражение в летописном рассказе об отроке кожемяке, победившем грозного печенежина. Это предание не только является осмыслением процесса славянизации дружины посредством включения в нее лучших местных элементов, но и осмыслением важных сдвигов в военной организации Киевской Руси, характеризующихся усилением роли народного ополчения, переходом этого института в новую фазу развития[1327]. Конечно, основы для этого закладывались уже во времена Игоря и Святослава. Но только теперь, в изменившихся внутри- и внешнеполитических условиях этот процесс получает устойчивое развитие. Владимир не отказался полностью от практики организации дальних грабительских походов, как и его предшественники, однако, центр тяжести в своей деятельности он перенес на упрочение власти Киева в восточнославянском мире и на оборону южных границ Руси. Это совпало, с одной стороны, с сокращением стихийного норманнского присутствия в Восточной Европе[1328], являвшегося источником идеальной для дальних походов военной силы, а с другой стороны — активизацией печенегов на южных русских рубежах. В деле же организации обороны роль народного ополчения неизмеримо возрастала. Необходимо было создавать надежную военную инфраструктуру на южных границах. Начинается активное строительство крепостей и укрепленных линий. Вопрос с обеспечением их "живой силой" не мог решаться посредством найма варягов. Поэтому Владимир "поча нарубати муже лучьшие от Словень, и от Кривичь, и от Чюди, и от Вятичь, и от сихъ насели грады; бе бо рать от печенегъ"[1329]. Процессы повышения роли народного ополчения и пополнения дружины лучшими его представителями наглядно отразились и в былинном эпосе, в котором самый знаменитый богатырь — "крестьянский сын" Илья Муромец, а самый сильный (если не считать архаичного Святогора) — Микула Селянинович.

Повышалась и тактико-техническая оснащенность народного ополчения, что обуславливалось как приобретавшимся опытом и заимствованием военной организации у варягов и южных соседей (представители последних также играли важную роль в русском войске), так и развитием ремесленного производства, сделавшего к концу Х века ощутимые успехи в производстве весьма совершенных образцов вооружения.

Таким образом, в правление Владимира роль варягов резко упала по сравнению с предшествующим временем. Характерно, что летописец, за исключением уже упоминавшихся событий начального этапа возвышения Владимира и рассказа о попытках принести в жертву в 983 г. киевлянами варягов-христиан, вплоть до событий 1015 г. не говорит о присутствии варягов на Руси. Это не значит, конечно, что норманны в полном составе покинули Русь или окончательно ассимилировались. Однако, они были полностью поставлены под контроль русской администрации и не играли уже столь исключительной роли в вооруженных силах и аппарате управления как прежде.

Характерно, что и скандинавские саги, содержащие сюжеты, связанные с Владимиром Святославичем, косвенно подтверждают известия русских летописей об изменившемся статусе норманнов на Руси. Например, "Сага об Олаве сыне Трюггви" рассказывает о большом почете, оказанном Олаву при дворе Владимира[1330]. "Вальдимар конунг сделал его начальником войска, которое он посылал на защиту своей страны. Олав дал там несколько битв и был хорошим военачальником. У него самого была большая дружина […]. Но случилось, как это обычно бывает, когда чужеземцы достигают могущества или большой славы, чем туземцы, что многие стали завидовать тому, что конунг и еще больше — жена конунга так благоволят к Олаву". Недовольные стали настраивать против Олава конунга, который "поверил наговорам и стал сдержанным и недружелюбным в обращении с Олавом". Заметив это, Олав покинул Русь[1331].

Об обострении русско-норманнских отношений при Владимире свидетельствует сообщение той же саги о походе ярла Эйрика, взявшего Ладогу и прошедшего огнем и мечом по Руси[1332]. В ряде саг упоминается ярл Свейн, который отправился на Русь, "опустошая страну, заболел там и умер"[1333]. Думается, что такой ракурс освещения русско-скандинавских отношений эпохи Владимира в сагах не случаен. Скандинавская вольница чувствовала при нем себя весьма неуютно. Сказанное станет еще более очевидным, если мы сравним эти сообщения с тональностью сообщений саг о русско-скандинавских отношениях в правление Ярослава Мудрого. При этом, (как и в случае с Владимиром) известия русских и скандинавских источников, не противоречат друг другу. Только характер отношений варягов и русского князя теперь иной.

"Сага об Олаве Святом" сообщает, что мужи Ярослава ("Ярицлейва конунга") принимают "от имени своего конунга" все условия Ингигерд, дочери шведского конунга, которые она выставила в качестве условия замужества за русским князем: передачу ей в вено всех владений "ярла Альдейгьюборга" (Ладоги) и самого "Альдейгьюборга"; возможность взять с собой на Русь человека, который ей "покажется наиболее подходящим", с тем "чтобы на востоке у него было не ниже звание и не меньше прав", чем в Швеции. Выйдя замуж за Ярослава, Ингигерд сама распорядилась полученным веном, передав Ладогу с областью избранному ей человеку — ярлу Регнвальду[1334].

Спустя некоторое время, по сведениям той же саги, Ярослав "хорошо