Робеспьер - Эрве Лёверс

свои головы на эшафоте; и я беру на себя обязательство преследовать их до самой смерти". "Отвечай на факты", - бросает Робеспьер. "Это тебя я буду преследовать", - отвечает Петион; затем он продолжает: "Да, нужно, чтобы Робеспьер был наконец заклеймён, как ранее клеветники […]". Он продолжает дальше, потом принимается за Марата. Неподкупный не отвечает. Яростная перепалка продолжается с другими ораторами, с другими мишенями; в конце заседания, в то время, как измученный Робеспьер отправляется в Якобинский клуб, принят декрет об аресте Марата. Именно ему угрожает обвинение.

Конвент накануне точки невозврата; это касается не Робеспьера, обвинителя и обвиняемого, а "Друга народа". События разворачиваются в двух местах и в двойном времени. В Конвенте 13 апреля жирондисты добиваются обвинения Марата и его отправки в Чрезвычайный уголовный трибунал за циркуляр, призывающий "к оружию" против предателей в правительстве и в Собрании. В тот же день Робеспьер яростно пытается сорвать маневр, затем его гнев крепнет по случаю поимённого голосования: "принимая во внимание, что в этих прениях я вижу лишь пристрастие, мстительность, несправедливость, дух клики […], я с презрением отвергаю предложенный обвинительный декрет"[242]. Другое место, другой день; от выхода из трибунала, 24 апреля, санкюлоты радостно несут на руках оправданного Марата. Они приводят его в зал Конвента; они проходят шествием, завладевают скамьями амфитеатра, радостно кричат: "Да здравствует республика!", "Да здравствует Марат! Да здравствует Друг народа!". В тот же самый день Робеспьер читает свою знаменитую Декларацию прав.

Весной 1793 г. заседания Собрания бурные, стычки многочисленны; жирондисты и монтаньяры поочерёдно опасаются за свою свободу, даже за свою жизнь. Несмотря на то, что с начала апреля Робеспьер признаёт принцип привлечения к ответственности жирондистов, он остаётся противником любого народного восстания; он говорит об этом в апреле, он повторяет это в середине мая. Он просит, чтобы народ оставался спокойным, чтобы он не давал повода клеветать на Париж; дело должно быть улажено в лоне Конвента. Но обстановка усложняется; продвижение вандейских повстанцев, убийства патриотов в Марселе, слух о преобразовании Чрезвычайного революционного трибунала, арест Варле и Эбера, популярного автора "Пер Дюшен" ("Отца Дюшена"), затем угрозы депутата Инара против Парижа в случае посягательства на национальное представительство - это слишком серьёзные происшествия.

26 мая на трибуне Якобинского клуба Робеспьер выражается ясно: "Именно тогда, когда все законы нарушаются, когда деспотизм дошел до своего предела, когда попирают ногами честность и стыдливость, именно тогда народ должен восстать"[243]. Он подтверждает свой призыв тремя днями позднее: "Я говорю, что, если народ не поднимется весь целиком, то свобода погибла, и что только ненавистный лекарь-шарлатан может сказать ему, что у него есть другой врач, кроме него самого". Согласно Робеспьеру, бриссотинцы несправедливо господствуют в Конвенте, угрожают его целостности и завладевают суверенитетом. Теперь, уверяет он, восстание законно, оно является сопротивлением угнетению; без этого восстания Конвент остался бы разобщённым и бессильным, битва Революции была бы проиграна. Будучи прагматиком, он знает также, что парижские санкюлоты требуют этого в течение долгого времени, и что они могут одержать верх.

Робеспьер решился на новое 10 августа. Как и девятью месяцами ранее, в Париже устанавливается власть восставших, звучит набат, санкюлоты берутся за оружие. 31 мая депутаты находятся не в Манеже, а в Тюильри; перед амфитеатром, где они недавно начали заседание, сменяют друг друга петиционеры. Робеспьер поддерживает их, даже когда они требуют ареста жирондистских депутатов и министров. Он высказывается, но Верньо нетерпеливо перебивает его: "Давайте же ваше заключение". Робеспьер отвечает ему обвинительным актом, обобщающим претензии Горы: "Да, я сейчас дам свое заключение против вас. Против вас, пытавшихся после революции 10 августа погнать на эшафот тех, кто ее совершили. Против вас, непрестанно провоцировавших разрушение Парижа. Против вас, пытавшихся спасти тирана. Против вас, строивших заговор с Дюмурье. Против вас, яростно преследовавших патриотов, головы которых требовал Дюмурье. Против вас, чьи преступные акты мести вызывали крики негодования, которые вы хотите вменить в преступление вашим же жертвам. Итак, я заключаю предложением обвинительного декрета против всех сообщников Дюмурье и всех тех, на кого указывают петиционеры"[244]. Он не продолжил. Потребуется ещё два дня и, особенно, несколько десятков тысяч вооружённых человек, окруживших Тюильри 2 июня, чтобы заставить всего сотню присутствующих депутатов взять под домашний арест двадцать девять жирондистских депутатов и министров Клавьера и Лебрена. В то время речь не идёт о том, чтобы судить их.

В лексике усиливается сопоставление с 10 августа; за "падением" королевской власти следует "падение" жирондистов", которое Робеспьер прославляет, как мирную революцию, без "пагубного действия", без "пролития крови", как революцию, которая могла бы остановить согласованное антипатриотическое наступление в Бордо, Лионе и Марселе. Однако неспособный успокоить провинцию, переворот вызвал официальные протесты, военную мобилизацию в Кане, Бордо или Марселе и возвращение к плану собрать другой Конвент в Бурже, вдали от Парижа. Хотя Робеспьер ещё не осознаёт полностью масштаба этого движения, названного "федералистским", он думает, что возобновление работы над Конституцией вскоре успокоит французов: "А теперь пусть клеветники мечут свои ядовитые стрелы. Конституция — вот ответ депутатов-патриотов, ибо она труд Горы. Таков наш ответ всем клеветникам, всем заговорщикам, обвинявшим нас в том, что мы хотим лишь анархии"[245].

"Мудрая" и "народная" Конституция

Накануне и на следующий день после 31 мая и 2 июня усталость и утомление охватывают Робеспьера. Я "истощён четырьмя годами революции и удручающим зрелищем торжества всего самого подлого и испорченного", - признаётся он у Якобинцев 29 мая, а затем снова 12 июня. Но он уверен в желании продолжать, ведь так много ещё осталось сделать, начиная с Конституции. С устранением лидеров жирондистов, она может стать похожей на то, чего он ждёт; она наконец может, думает он, сделать "людей счастливыми и свободными с помощью законов". Как всегда, счастье и свобода.

Эту цель Робеспьер уже ставил в Конвенте 10 мая. Перед лицом жирондистов, имеющих большинство в Конституционном комитете, он утверждает, что хорошая Конституция должна гарантировать, чтобы "граждане всегда с уважением относились к правам других граждан"[246] (его противники согласны), но также, и в особенности, должна "защищать общественную и индивидуальную свободу против самого правительства"[247]. Подозрительность выражена не только по отношению к исполнительной власти, но также по отношению ко