Робеспьер - Эрве Лёверс

если он использует это слово в течение лета 1793 г., то обычно для обозначения устрашения, которого требует правосудие в чрезвычайных обстоятельствах: "Пусть меч закона, с ужасной быстротой парящий в воздухе над головами заговорщиков, поразит ужасом их сообщников"; "Пусть злодеи, падая под мечом закона, успокоят духи стольких невинных жертв! Пусть эти великие примеры подавят мятежи при помощи ужаса, который они вдохнут во всех врагов родины" (12 августа). Он убеждён, что спасение республики осуществляется с помощью подавления внутренних противников, которых он уже называет врагами народа – выражение появляется задолго до следующей весны. Для Робеспьера, их отказ от республики исключает их из состава нации; их нужно победить или покарать при помощи правосудия, и сдерживать при помощи устрашения, террора, тех, кто планировал бы им подражать.

"Очень долго причиной наших несчастий была безнаказанность"[264], - объясняет он в Якобинском клубе 11 августа 1793 г. На следующий день он развивает свой тезис перед Конвентом. В этот день тон задан энергичный: в то время, как "шесть объединённых держав захватили часть северных департаментов", - волнуется Госсюэн, военный министр, способен ли он спасти Францию? В тот же самый день Барер отвечает, что Бушотт – хороший республиканец, порядочный и трудолюбивый, но что никогда ещё работа не была так огромна: "У вас есть пятьсот тысяч человек, которых можно привести в движение; знаменитый век Людовика XIV не представлял такого положения вещей". По окончании своего доклада, один из депутатов, посланный первичными собраниями, призывает к созыву народного ополчения, затем заключает: "Не соглашайтесь ни на какую амнистию виновным, и не заключайте соглашений с деспотами". Его желание идёт навстречу желанию Собрания: "Депутаты первичных собраний только что выдвинули инициативу использовать террор против внутренних врагов, - комментирует Дантон. – Ответим на их пожелания. Нет, никакой амнистии никому из предателей". Он прибавляет: "Именно пушечным выстрелом мы должны известить наших врагов о Конституции". Воодушевление охватывает депутатов и публику.

Тогда именно Робеспьер поднимается на трибуну. В короткой, но мощной речи он предлагает план действий, в котором доминирует та же точка зрения, что и накануне: "Мы были слишком снисходительны к предателям". Это так на границах, поражения на которых он приписывает "безнаказанности Дюмурье, Лафайета, Кюстина и их сообщников"; это так и в сердце страны, где французы поднимаются против других французов. Он предлагает без опасений заменить генералов-аристократов, ибо армия таит в своих рядах героев; Робеспьер знает, что она может рассчитывать на Гоша (двадцать пять лет), Журдана (тридцать один год) или Марсо (двадцать четыре года). Он требует наказания предателей и иностранных агентов, усиления "рвения Революционного трибунала", принятия мер против "мятежных" администраторов. "Пусть патриоты, видя вашу энергию, вновь обретут её сами, - продолжает он, - и тираны будут побеждены! Ибо, когда великий народ сам себе господин, когда он наслаждается миром и внутренним согласием, он быстро рассеет внешних врагов, которые ему угрожают". В тот же вечер члены Конвента выносят постановление об аресте всех "подозрительных".

Для Робеспьера, речь идёт одновременно о том, чтобы привлечь к ответственности сейчас и подготовить будущее. Его цели видны в нескольких заметках, при помощи которых в июне или июле 1793 г. он выделяет четыре первоочередные задачи: "1. Изгнание опасных и контрреволюционных писателей. Распространение хороших произведений. 2. Наказание предателей и заговорщиков, особенно депутатов и преступных членов администрации. 3. Назначение генералов-патриотов, отставка и наказание других. 4. Продовольствие и народные законы". После того, как он отметил своё восприятие летних трудностей (и их социального масштаба), затем сформулировал меры, которые нужно принять для восстановления порядка, народный представитель акцентирует внимание на своём страхе "гражданской войны"; следует, пишет он, подавить мятежи в Юре, Вандее, Лионе, Марселе и Тулоне и "показать ужасные примеры всем негодяям, оскорбившим свободу и пролившим кровь патриотов".

С момента амнистии 1791 г. он множество раз напоминает о своём отказе от милосердия, своей убеждённости, что оно может только поощрить измены и продлить напряжённость. И всё же, можно ли исключить, что на его позицию повлияли призывы, распространённые тогда в Париже? Вероятно, нет, поскольку Робеспьер хочет слушать санкюлотов. Однако он продолжает отвергать требования Ру и Леклерка, подпитываемые продовольственными проблемами; для него эти люди не что иное, как "двое интриганов, два посланца Кобурга или Питта, которые, чтобы лучше отравить источники народной доверчивости, взяли имя Марата, чтобы им прельстить" (5 августа). Кто знает, что их газеты могли бы спровоцировать: разграбление магазинов? Новую резню в тюрьмах? Вскоре декрет о массовом наборе усугубляет этот страх (23 августа). Робеспьер не единственный, кто опасается "бешеных"; быть может, чтобы противостоять их аудитории, якобинцы назначают его председателем клуба 7 августа. На следующий день в Конвенте он добивается рассмотрения "поведения двух продажных авторов" комитетом общественной безопасности. В период кризиса якобинцы убеждены, что Робеспьер может указать путь. Члены Конвента также признают это, и избирают его на пост председателя Собрания 22 августа.

Разгневанному Парижу Якобинский клуб и члены Конвента отвечают голосом и образом Робеспьера. В Конвенте он для того, чтобы успокоить: "Уважайте законы, доверяйте вашим представителям и будьте уверены, что они не пренебрегут ничем, чтобы найти лекарство от ваших недугов", - отвечает он депутации 26 августа. Но он хочет также услышать народные чаяния: "Народ нуждается в отмщении", - признаёт он у Якобинцев (30 августа). С конца августа он выступает за более оперативный Чрезвычайный революционный трибунал, за менее многочисленный и более эффективный комитет общественной безопасности, за изгнание всех дворян с общественных должностей. 30-го, в Якобинском клубе он подразумевает новый народный лозунг: "Поставить террор в порядок дня". Речь идёт не о том, будет ли террор официально занесён в "порядок дня" в Якобинском клубе или в Конвенте, но о том, как добиться, чтобы он стал фактом, реальностью. Это призыв, как и в последующие месяцы, потребовать постановки в порядок дня победы, мужества, порядочности, нравов или правосудия…

5 сентября 1793 г. суровые и решительные слова у всех на устах. В то время, как Робеспьер последний день является председателем Конвента, депутаты начинают с разделения Революционного трибунала на четыре секции; все согласны с докладчиком, Мерленом из Дуэ, "что безнаказанность или отсрочка наказания тех, кто находится в руках правосудия, ободрит тех, кто ещё плетёт заговоры". Немного позднее является значительная делегация парижан, возглавляемая мэром и муниципальными чиновниками, чтобы потребовать создания "революционной армии", обязанной осуществлять снабжение города и наказывать скупщиков и заговорщиков. После