Робеспьер - Эрве Лёверс

солидарности между народами и отказ от королей: "XXXV. Люди всех стран — братья, и разные народы должны взаимно помогать друг другу по мере своих сил, подобно гражданам одного и того же государства. XXXVI. Тот, кто угнетает какую-либо одну нацию, этим самым объявляет себя врагом всех наций. XXXVII. Те, кто ведет войну против какого-либо народа с целью остановить прогресс свободы и уничтожить права человека, должны быть преследуемы всеми, не как обычные враги, а как убийцы и мятежные разбойники. XXXVIII. Короли, аристократы и тираны, кто бы они ни были, суть рабы, взбунтовавшиеся против суверена земли, каковым является род человеческий, и против всемирного законодателя, каковым является природа"[231].

Последние слова произнесены, Робеспьер останавливается и спускается с трибуны под единодушные аплодисменты, утверждает пресса. Действительно ли это так? Мы ещё далеки от Декларации прав июня 1793 г., которая, к тому же, воспроизведёт предложения Робеспьера только частично. В данный момент, в "Лё патриот франсе" ("Французском патриоте"), Бриссо называет его обвинение королей "галиматьёй", считает преграды собственности губительными и для собственников, и для не-собственников, а прогрессивный налог "абсурдным" и "разрушающим равенство". Бриссо и Робеспьер по-разному представляют революционное общество… После процесса монарха, в атмосфере неопределённости военного положения, определение прав человека углубляет противостояние между Жирондой и Горой.

Милосердие преступно

 В последующие недели, когда происходит разрастание войны, объявленной теперь королю Англии, статхаудеру Соединённых провинций (1 февраля) и королю Испании (7 марта), плохие новости накапливаются в бюро председателя Конвента. Экс-ля-Шапель[232] потерян; в Вандее и в соседних департаментах французы, изобличаемые как "разбойники", восстают против республики; из-за поражения при Неервиндене Дюмурье ставит под угрозу присоединение Бельгии (18 марта 1793) и, вскоре, переходит к врагу… По мнению Робеспьера, внутреннее сопротивление и измены должны быть наказаны; более, чем когда-либо он полагает, что милосердие преступно.

В Якобинском клубе, в Собрании, в своих "Письмах", Робеспьер упорно требует законов, соответствующих проблемам: "энергичных мер", "революционных мер". Он считает, что, когда страна в опасности, когда ей угрожают даже внутри её собственных границ, принципы Декларации прав могут быть временно отложены. Он утверждает это 19 апреля, по случаю дебатов о прессе: "Интересы Революции могут предусматривать определённые меры, которые пресекут заговор, основанный на свободе прессы". Конечно, так отвечая Бюзо, он думает о жирондистских периодических изданиях. Но его утверждение далеко не конъюнктурное. Исключительное политическое положение ещё не имеет названия, но оно уже существует здесь и сейчас; оно оправдывает исключительные юридические меры.

Перед тем, как начинается первичная работа над Конституцией, Робеспьер требует изгнания "всех родственников семьи Капет" (27 марта), суда над Марией-Антуанеттой (27 марта), чтобы генерал Марсе, побеждённый вандейскими мятежниками, предстал перед Чрезвычайным уголовным трибуналом, только что учреждённым Собранием, а не перед военным судом, так как он считает его преступление политическим (23 марта). Как и другие, Робеспьер также способствует созданию законов и институтов, которые устанавливают чрезвычайный режим. Никто ещё не говорит о революционном правительстве, а ещё менее о терроре, но их винтики выковываются и приходят в движение; контроль за иностранцами доверен наблюдательным комитетам (21 марта), Комитет общественного спасения приходит на место генерального комитета обороны (6 апреля), систематизируется отправка народных представителей в армии (9 апреля)… Робеспьер это одобряет.

Из всех созданных таким образом учреждений, самое знаковое – это Чрезвычайный уголовный трибунал, который Робеспьер сразу же называет "революционным". В Конвенте он поддерживает его создание 10 марта таким же образом, как он приветствовал учреждение Верховного суда Учредительным собранием и трибунала 17 августа 1792 г. Законодательным. Однако во время дебатов он проявляет подозрительность. Кого трибунал сможет судить? "Важно правильно определить тех, кого вы имеете в виду под заговорщиками, - говорит он; иначе лучшие граждане рисковали бы стать жертвами трибунала, учреждённого, чтобы защищать их от посягательств контрреволюционеров". Он предлагает, чтобы судебный орган карал смертью "всякое преступление против общей безопасности государства, свободы, равенства, единства и неделимости Республики". Потом он уточняет, под ропот Собрания и аплодисменты трибун, что трибунал должен, в частности, наказывать за сочинения, направленные против свободы, и "особенно за те, которые находились на жалованье самого правительства, чтобы разжалобить народ участью тирана, чтобы пробудить фанатизм королевской власти, чтобы обвинить перед общественным мнением тех, кто голосовал за смерть тирана, чтобы направить кинжалы против защитников свободы, чтобы разжечь гражданскую войну". Сразу же трибунал рискует превратиться в инструмент, который будет применён, чтобы привести к развязке конфликт в Конвенте, тем более, что жирондисты развивают аргументацию, близкую к аргументации Робеспьера; они хотят уклониться от того, чтобы затронули их, но готовы использовать его, чтобы причинить беспокойство парти противника…

Однако чрезвычайные учреждения – это, прежде всего, ответ на военные измены и контрреволюцию, которая взрывается после декрета о рекрутском наборе трёхсот тысяч человек, принятого в феврале. Более, чем беспорядки в Бретани или Оверни, это беспорядки, происходящие в Вандее и соседних департаментах. С середины марта повстанцы организуются, берут города, выступают против солдат Республики, выставляют напоказ белые кокарды, рубят деревья свободы; в Париже крайне опасаются движения, согласованного с эмигрантами и с Англией… 8 мая 1793 г., после того, как чрезвычайный депутат от Эндр-и-Луар объявил в Конвенте о потере Брессюира, Туара, Лудэна, Робеспьер предстаёт ужасным. В Якобинском клубе он восклицает: "Во Франции остались лишь две партии — народ и его враги. Надо истребить всех этих подлых злодеев, которые будут всегда плести заговоры против прав человека и против счастья всех народов"[233]. Не забывая об эмигрантах и монархической коалиции, первой целью он избирает воюющую Вандею: множество раз он повторяет, что нужно "истребить мятежников" до последнего, а затем заключить в тюрьму подозрительных в Париже, а затем создать армии. В большей степени, чем речь, это воззвание, с его допустимыми для подобного преувеличениями; риторика здесь воинственная.

Как анализировать такое словесное нестовство? Раскрывая свою символическую силу, уже полученную благодаря Вандее, оно, прежде всего, указывает на чрезвычайную жестокость борьбы, которая там начинается; оно явственно даёт о себе знать до основных декретов 1 августа и 1 октября 1793 г., организующих беспощадное отвоевание. В начале мая высказывания Робеспьера также направлены на то, чтобы поощрить набор солдат для Вандеи и успокоить тех, кто будет воевать, насчёт судьбы их жён и детей, остающихся в Париже; речь идёт том, чтобы провести