Земное время - Сергей Спасский

2. «Виноград — это рай. Сколько радостных глаз…»

Виноград — это рай. Сколько радостных глазУ лозы. Сколько слез. Оттяни, оторвиГроздь прозрачных углей, что от солнца зажглась,И засмейся, и заговори о любви.

Взроем черствую землю вокруг. И звонка,Перекручена встанет лоза, как скелет.Мускулистые нити подвяжем, покаВ эти ядра не вселится солнечный свет.

Вся прохлада подземная в них вобрана.Жидкость вязкая — сладкий, сгустившийся зной.Тополей веретена дрожат. Тишина.Арарат — он сегодня, как небо, сквозной.

Застучат погремушкой копыта овец,Тени вытянут шеи, сухи и смуглы.Значит, вечер родился. Работе конец.Мы поставим под звездами наши столы.

Журавлиные горла кувшинов нагнем.Жизнь, как ветер, играет, не знаю преград.И тогда горьковатым и черным огнемПусть заплещется в кружке моей виноград.

1936

ТИФЛИС

1. «Над плавною, над прихотливою ложбиной…»

Над плавною, над прихотливою ложбиной,Где дружат дома — сколько их собралось! —Где воздух задумался, весь голубиный,Задремывающий, просохший насквозь,

Где перелетают все выше и вышеБалконов развернутые веера,И слышишь — гортанно беседуют крышиИ их раздвигает, воркуя, Кура,

Где город позванивает наковальнейИ молит, чтоб горы его сберегли,А горы встают округленней, овальней,Как вздохи и выдохи тихой земли, —

Я тысячу лет простоял бы, не споря,В одежде дорожной, не молод, не стар,Над складками этого тесного моря,Над волнами зданий, над вспышками фар,

Чтоб зори накапливались и ржавели,И сердце молчало б, и слышал бы я —На звучный, как скрипка, проспект РуставелиВыходят стихами меняться друзья.

2. Проспект

Он распластан тающим лучом.Сети звезд в бумажный сон акацияВпутались. Заботы совлечем,С юностью пойдем перекликатьсяИ задумаемся. Но о чем?

Так пахуч, так сытен, изобиленВоздуха благотворящий сок.Из каких невидимых давиленЖелобами мрака он притек?Я закупорить его бессилен

В стих, словно в надломанный сосуд.К этой ночи мы пришли на судИ оправданы без опозданий.Сизые карнизы серых зданий,Будто губы, грудь небес сосут.

О, я знаю, ежели на светеСохранилось счастье про запас,То оно раскладывало этиУлицы, словно ковры, для нас.

И оно балконы застеклило…Или сам я, вдруг прозрев от мглы,Вижу — горы дремлю крутокрыло,Будто утомленные орлы.

Жизнь, ты напрямик заговорила,Полновластием своих щедрот,Как цветы, как звезды откровенна,Как любовь, настигшая мгновенно,Иль украшенный улыбкой рот.

Мы скользим, как по скрипичной деке,По проспекта высохшей коре.Я в долгу у Грузии. Навеки…Мы сойдем к щебечущей Куре.

3. «Что любовь? — Пускай воображенье…»

Что любовь? — Пускай воображенье,Но она мне направляла внизГлаз моих несытое круженьеВ угнездившийся у ног Тифлис.

И она тревожилась, гадая,У какого именно мостаТам Кура смеялась молодая,У небес заимствуя цвета.

И, пройдясь по всей клавиатуреЗданий, отозвавшихся сполна,Тишины сестра, подруга бури,Об одном заботилась она:

Чтоб из всех знакомых раньше ГрузийЯ бы захватил в просторный путьТу, что этот день мне в сердце грузит,Ту, что вдруг мне расщепила грудь.

Так легко, как входит в тело пуля, —Чтоб я помнил эту смерть потом,В нашем робком небе карауляПамять о потоке золотом.

4. Могила Важа Пшавелы

Уступы травы тяжелели,Цветы, костенея, леглиНа вверенном Важа ПшавелеПласте загорелой земли.

И мрамор еще не обтесан,В ограду не скручен чугун,Лишь ветер стучит по откосамОборванной связкою струн.

Все трезво. И пусто. И просто.На плоской могилы ступеньВстал неизмеримого ростаПросторы приемлющий день.

И в небе литом и пологомПлывет, обнажен напоказ,Слог перемещая за слогом,Гор вольнолюбивый рассказ.

Лишь с ними тягаться условясь,Им в простосердечьи равнаПоэм его, нищих, как совесть,Обветренная крутизна.

И этой прямой немотоюОткрытых небес нагружен,Такой безысходно простоюСтать правдой осмелился он.

Но что бы мы — зависть иль славу,Как тень, ни влекли за собой, —Он все ж настигает, по правуОтпущенный, нужный покой.

И ты, замурованный в гору,Как щит отслуживший лежишь,И, видно, пришлась тебе впоруВокруг многогорбая тишь.

А стоит чуть-чуть накренитьсяК свернувшейся улиц резьбе, —Там звуков бредет вереницаСюда, на свиданье к тебе.

1936

III

«Я никому из живых не завидую…»

Я никому из живых не завидую,Все заблуждения второстепенны.Ломти воды шелестят глянцевитые,Бродят бугры полногрудные пены.След на реке наподобие желобаВыдолблен вдаль пароходной кормою.Тоненький флаг в недрах ветра тяжелогоУзко расплющен над мачтой прямою.Значит, плывем, значит, стлаться раздолиямВоздуха, отмелей, леса лепного,Значит, теплеющий палуб линолеумЖадно измерим мы снова и снова.Берег то выложит сверток Саратова,То замигает неясной Казанью.Нас маяки будут вспышками радовать,Бакенов мы различим указанья.А по ночам возгордится и вызвездитВдруг обнажившегося неба полость,Или по свету луны, как по извести,Носа скользнет пароходного полоз.Кажется, что мне? Вот дожил до проседи,Тут бы унято тормошение крови.Что же вы, руки, покоя не просите,Мысли, зачем вы не стали суровей?Значит, до смерти любить неустаннее.Все драгоценнее нежности сети.

В сумраке верных машин бормотаниеСмутно сопутствует нашей беседе.

1936

Кармен

Солнце знойно. Распластаны тени.На камнях апельсинные корки.Эй, солдат, обернись поскорей-ка!Рот горит. Исцарапана грудь.Разве пасть пред тобой на колени?Ты от песен моих не в восторге.Желт мундир твой. Урод! Канарейка!От тюрьмы, значит, не увильнуть.

Пусть. Не век же мне гнить под запором.Не состарюсь на привязи. Верно?Радость явится после ненастья,Вновь придется раскрыться цветам.С провожатым пойду я. С которым?Все равно. Есть у вала таверна.Приподнимет колпак Лилас ПастьяИ стаканы расставит. И там —

Мрак на дворике. По земляномуПолу топают туфли. ТолпитсяГоль. И каждый со смертью обвенчан,Каждый пьян. Каждый дружен с ножом.Ты б глаза там протер по-иному,Если б понял любовь ты, тупица!Там сжимают гитары, как женщин,Там мы руки о струны ожжем.

По земле там, как по барабану,Отстучим сегидилью такую,Что горстями иссохших горошинЗвезды с неба сорвутся, звеня.Нет, божиться напрасно не стану,Но как вижу я, как я ликую,Знай, туда приползешь ты непрошен,Чтоб молиться во тьме на меня.

1937