Земное время - Сергей Спасский

1932

Пушкину

Этот выбор решается с детства,Это прежде, чем к жизни привык,Раньше памяти. Это — как средствоРаспрямлять неудобный язык.Прежде чем неудобное зреньеНачертания букв разберет,Непонятное стихотвореньеЖмется в слух, забивается в рот.На губах, словно хлебная мякоть,Заглотнется в гортань, как вода.С ним расти. И влюбляться. С ним плакать.С ним гостить на земле. Навсегда.С ним ощупываются границыМирозданий. С ним бродят в бреду,И оно не в страницах хранится,А как дождь упадает в саду.Будто сам написал его, лучшихСлов, взрослея, скопить не сумел,Чем разлив этих гласных плывучих,Блеск согласных, как соль и как мел.Да, мы рушим. Да, строить из бревен.Бывший век задремал и притих.Да, все внове. Но с временем вровеньДружен с воздухом пушкинский стих.И его придыханьем отметимРост утрат, накопленье удач,И вручим его запросто детям,Как вручают летающий мяч.И под старость, как верную лампуЯ поставлю его на столе,Чтоб осмыслить в сиянии ямбаВсю работу свою на земле.

1932

Пятнадцати годам

Я был их тенью. Я разведчикомЗа ними крался. Я на цыпочкахСледил, их пеплом руки выпачкав.Я был их братом опрометчивым,Беспечным? — Может. Но без паникиЯ принимал их поручения.Я, как слепой, учился чтениюНа ощупь, привыкал к механикеВыносливого отречения.Я был им верен всей чрезмерностьюВоображения, всей музыкой,Во мне гостящей, всей нагрузкойПравдивости, был верен верностьюНеущербленной и без трещины,Как будто накаленной добела.Одна судьба над нами пробила,Одни над нами ветры скрещены.Клянусь! Ни завистью, ни ревностьюЯ не пятнал их лики грозные.Я был их пыльной повседневностью,Побед многоголосой бронзою.И вровень, по-мужски, упрямоюПоходкою, по праву опытаВхожу в грядущее, в то самое,Которое и мною добыто.

1932

«— Благословенье тебе, время. Другого не надо…»

— Благословенье тебе, время. Другого не надо,Но от врученного мне не отойду ни на пядь.Грызла нам мышцы война, кости сушила блокада,Смерть обучала дышать, жизнь — сворачивать вспять.

Каждый крепчающий свод мыслями сцеплен моими.Кровь не одна ль у страны и у меня навсегда?Зрячий мой голос встает, землю обходит во имяПраведного торжества мужественного труда.

Женщине я так сказал. Она улыбнулась. И платьеТихо светилось ее. Руки закат окуналВ рощи лепечущих лип. Небо зеленою гладьюМеркло. Гудел пароход. Звезды ложились в канал.

1932

Поезда

Поезда перебирают клавишиШпал. Я брад дорогу не однуВ эти дни. Слои пространств буравишь,Станции цепляются к окну.У других — дома непереносногоКамня, недвижимых кирпичей,Мой же — на фундаменте колесногоГула. Ребра рельсовых лучейПод него скользят толчками, спазмами.У других вблизи — друзья, жена,Я ж отрезан далями напраснымиОт своих. Вся жизнь подожжена,Словно нефть, что пламенем пропитанаВ паровозных топках. Словно гроздьИскр, что взмылась из трубы. Летит онаВ сторону от насыпи. Я врозьС близкими. Но не томлюсь, не сетую,Революция, твой ученик,Я с твоею памятью беседую,К трудным замыслам твоим приник.И влеком скрежещущей дорогою,С корнем вырванный из тишины,Я одежды световые трогаюТоржествующей вокруг страны.

1934

Север

Здесь бы жить. Жужжит дрезина звонко.Снег изрезан солнцем. Грозный хорГор истертых. Ветер — будто пленкаНа лице. Просторов разговор.Елей стреловидных поселенье.Под сугробом кружится вода —Речки спрятанной сердцебиенье,Озера промерзлая звезда.Домики уронены по склонам.Здесь бы жить в бревенчатом гнезде,Радоваться отблескам зеленымНеба, подступившего везде,И дробить всей правдой, сжатой в теле,Толщу вьюг и рвать ветров коврыС теми, кто подвесить захотелиГород, как фонарь, на край горы.И, следя ущелий уползанье,Слушая полярной ночи тьму,Новые напечатлеть названьяКамням, влагам, впадинам — всему.Но сейчас…Прохладою по кожеВетер гладит. Солнце. Плиты льда.Чистый день, на молодость похожий.Я не раз еще вернусь сюда.

1934

Кировск

Здесь город нов. Его слагали так:В слоистом ветре прорубали норы,Многонедельный вспарывали мрак.Мороз был тверд. Неизмеримы горы.В сугробы вставлен красный глаз костра.Брезентовые коробы палатокТеснила вьюга. Глуховат и кратокВбегал в ущелье возглас топора.И каждый гвоздь, доски сосновой мякотьПронзающий, был памятен руке,И каждый шаг в кромешнем сквознякеБыл доблестью, перед которой плакатьИль петь, или замолкнуть — все равно.Дежурили вокруг, нахмурив брови,Отряды сосен. Каждое бревноПаек вобрало воли, мысли, крови.Я знаю жизнь. И высь ее и дно.Она на вкус напоминает порох,Она на глаз — как ночью столб огня,Иль горным кряжем взглянет на меня,Иль вздрогнет, словно конь, зажатый в шпорах.И вот меня не обезличит страх.…Я видел город, строенный в горах.

1934

«Если проплываешь ты Окою…»

Если проплываешь ты Окою,Вкрадчивой, извилистой, какойВыбор далей кружит под рукою,В солнечный украшенный покой.

Вот он, городок, на многолесном,Многохолмном береге. И в немЯблоки в саду, в соседстве тесномРадостным румянятся огнем.

Если попадаешь ты на праздник,Вся окрестность травами горда,И по ним из сел разнообразныхНа смотрины сходятся стада.

Площадь под толпой как под водою,Флаги суетятся у ворот,Чествуя обилие удоя,Стать разноплеменную пород.

А когда задумается длинныйВечер и замолкнут небеса, —Шествуй шелестящею долиной,Заключенной в крупные леса.

Нет, ты грусти не подвластен косной.Свежий месяц на заре остер.Издали оркестр дохнет колхозный,Будто раздуваемый костер.

1934

АРАРАТ

1. «Как выразиться современнее?..»

Как выразиться современнее?Автомобили, гарь вокзала…И вот ветрами ночь АрменииВагоны накрест обвязала.

И, утомясь от нагревания,Внедрив тепло в глубокий камень,Ныряют зданья Эривани,Постреливая огоньками.

Из окон вздрагивают впадины,И поезд прыгает, как заяц,От изнурительной громадины,Застрявшей в сумраке, спасаясь.

Она стоит, и небо клонитсяПод тяжестью ее нажима,Она, как выдумка бессонницы,Как старость, неопровержима.

Ее в тысячелетья вклиненнымРаздумья не сыскать закона.И вывеской на небе глиняномНад нею росчерк Ориона.

Ее безмолвие горбатоеПолно такой громовой дрожи,Что кажется немой, как статуя,Вся жизнь, которую я прожил.

И что здесь? Грудь открыть под выстрелы?Уметь погибнуть без возврата?Чтоб вынести тебя хоть издали,Двуглавый сумрак Арарата.

2. «Виноград — это рай. Сколько радостных глаз…»