Записки иноагента - Андрей Вадимович Макаревич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лица, лица, лица…
10
Я полюбил кукурузу в раннем детстве — часа за два до того, как впервые её попробовал (а именно два часа следовало её варить, чтобы она сделалась съедобной. Не знаю, что это был за сорт — видимо, какой-то военный. Несмотря на хрущёвскую вакханалию по повсеместному внедрению «царицы полей» в жизнь советских трудящихся в магазинах кукуруза появлялась редко — как и всё остальное. Папа нарвался на неё случайно). Так вот, я полюбил кукурузу сразу — она была очень красиво сделана. Ровные блестящие ряды зёрнышек прекрасного жёлтого цвета, и всё это завёрнуто в длинные зелёные листья, как в подарочную бумагу, а потом ещё тонкий слой пушистых ниток — для пущей сохранности! Я не мог оторвать от неё глаз. С трепетом ждал, пока она булькала в кастрюле — какова такая красота на вкус? Вкус не подвёл.
В детстве чего я только не собирал. Не скажу, что я был в этом оригинален — коллекционирование чего угодно было повальным детско-юношеским увлечением — куда всё это делось? Я собирал марки, монеты, потом бабочек. Ну, касаемо марок и монет (меня ещё миновали этикетки спичечных коробков), то их тогда не собирали только девчонки, они собирали фантики. А вот откуда взялись бабочки? Меня просто заворожила их красота. Примитивные детские сачки из цветной марли продавались во всех магазинах игрушек, скоро я выяснил, какой сачок должен быть на самом деле, и папа мне его изготовил — я нашёл подробное описание в журнале «Юный натуралист». Вы не поверите — при всей убогости советского быта в магазине с названием «Учколлектор» на Песчаной улице можно было купить длинные чёрные энтомологические булавки (да ещё разной толщины!) и профессиональную расправилку — усыплённая бабочка распиналась на ней в нужной позе да так и засыхала. А в «Детском мире» иногда продавались коробки для коллекции бабочек — со стеклянным верхом и мягким дном, чтобы булавки с насекомыми туда легко входили. Обалдеть! Вообще похоже, тогда это было куда более популярное детское занятие, чем сегодня.
Летом мы уезжали на дачу в Загорянку, и бабочек вокруг порхало множество. Сегодня бОльшую часть в Подмосковье уже не встретишь, а некоторые виды, подозреваю, исчезли навсегда. Я быстро подсадил на собирание бабочек всех моих друзей в возрасте от пяти до восьми лет. Устраивали на закате охоту на бражников (это такие стремительные вечерние бабочки, они пьют нектар ночных цветов не садясь, на лету, как колибри, ловля их — непростое дело), менялись редкими экземплярами. Год за годом коллекция росла — две коробки, четыре, шесть… А потом папа, видя, что увлечение моё не проходит, вдруг привёз из командировки в Африку кучу невероятных тропических бабочек — каждая расправленная, в отдельном целлофановом пакетике. Их там продавали дети на улице, и стоили они совершенные копейки. Все мои юные друзья-коллекционеры сразу оказались далеко позади. Какие там друзья — в московском зоомузее-то Африка была представлена поскромнее! Пришлось делать для этой красоты специальные метровые коробки — картонки из «Детского мира» уже не годились. Эти четыре коробки-витрины прожили со мной удивительно долго — переезжали из квартиры в квартиру, из дома в дом. И в какой-то момент я почувствовал, что устал от них, от заботы о них — бабочки рассыхались, их приходилось реставрировать, и вообще переезды они переносили плохо. В общем, я взял да и подарил их Градскому — он как раз построил на даче чайный домик, и я посчитал, что они там будут очень хороши на стене. Градский был счастлив.
Где они теперь?
Я вспомнил про бабочек, потому что, строго говоря, занятие моё коллекционированием назвать было нельзя. Коллекционирование подразумевает научный или хотя бы системный подход — я собираю ночных бабочек средней полосы, для полного собрания мне не хватает, скажем, серой совки. А мне не нужна была серая совка — с точки зрения внешнего вида это малоинтересная бабочка, и совершенно меня не волновало, насколько это редкий вид в наших краях. Нет, конечно я листал определители, знал массу названий, но не это было главное. Меня привлекала исключительно красота. Забавно — ноги мои и сейчас рефлекторно рванутся вслед пролетающему махаону. Но я, конечно, сдержусь. Сдержусь ли?
Всё это касается огромного количества самых разнообразных предметов, которые просились в мой дом — и я не мог им отказать. В разное время это были: отпечатки древних рыб и маленьких динозавров в известняке, старые и старинные винные бутылки, копья племени масаи и самурайские мечи, древняя керамика и медная посуда, стеклянные вазы «берцовая кость» и графины для настоек времён Пушкина, шаманские бубны и этнические музыкальные инструменты со всего мира, куклы, сделанные художниками, монастырские ключи и скифские наконечники стрел… что я забыл? Сколько времени ушло на то, чтобы это собрать? А вся жизнь и ушла. Ну, очень большая её часть. Материальная ценность каждого предмета имела сильно второстепенное значение. Хотя приобрести что-то адски дорогое я себе не позволял. И не потому, что я жлоб — просто совершенно не коллекционер в этом смысле. Я коллекционер красоты. Внимание моё периодически переключалось с одной темы на другую — я начинал гоняться, например, за наручными часами «Omega» времён первой-второй мировой войны. Параллельно узнавал о них много интересного, знакомился с часовщиками и антикварами. Постепенно интерес удовлетворялся, я успокаивался, но собранные предметы успевали занять свой угол в доме, они забивали его за собой, как кошка, и выгнать их оттуда не представлялось возможным — да и зачем?
Вообще исследование красоты — интереснейшее занятие. Катана совершенна по форме, хотя этой форме многие сотни лет. И она за эти сотни лет не менялась: к совершенству нечего добавить. По той же причине акула остается неизменной, только счёт идёт уже на сотни миллионов лет. Сотни миллионов. Но это не означает, что красиво только неизменное. Как раз это скорее исключение — много ли на свете совершенного? А эстетика меняется постоянно и весьма кардинально, и каждая эпоха хранит свои
