Место встречи - Левантия - Варвара Шутова

Так может, днем шьет, а по ночам Особых сосет? — уточнил Давыд.

— Это вряд ли, но проверить надо…

Бывшая станица Кувшиновка давно уже стала окраиной Левантии. Сумасшедший дом там стоял еще до Революции — знаменитый психиатр Корнелий Сергеевич Хивай доказал положительное влияние размеренной сельской жизни на течение психиатрических заболеваний на практике, построив лечебницу  на собственные деньги.

Постепенно это место стали называть просто «Кувшинкой». Арина подумала, как странно — за последние два года она ни разу не слышала «ты что, с Кувшинки сбежал?» Теперь говорили: «Ты что, контуженный?»

Больница выглядела идиллически: голубой двухэтажный дом тонул в старом саду, посаженном еще пациентами Хивая. Новые пациенты дисциплинированно гуляли по дорожкам, взявшись за руки, вели тихие беседы, курили на лавочках.

Но оказалось, ехали напрасно.

— Ты — Цыбин, ты — Шорин, ты — Ли, а ты — Палей, — сказал им Смертный вместо «здрасте».— Откуда знаете? — удивился Шорин.

— Я на нашем кладбище каждого знаю, а вы на своих предков похожи, — отрезал тот.

Но по делу ничего рассказать не мог. Свой кладбищенский отряд он поднимал самоуверенным шестнадцатилетним юнцом. Когда понял, что воевать смогут только самые свежие покойники — пара десятков, не больше, — поседел. А после того, как их отряд смели и даже не заметили, — спрятался в каком-то подвале. Так и не выходил оттуда, пока в сорок пятом не нашли. Пил воду из прохудившейся трубы, питался крысами.

Седой, сгорбленный, он смотрел куда-то в угол — и разговаривал с покойниками, называя их знакомыми именами.

— Смертный, но не тот, — вздохнул Моня, — будем думать дальше.

Накануне

— Ну все, Яков Захарович все подписал, так что еще неделя — и вы меня до марта не увидите, — Арина с удовольствием вытянула ноги в проход катафалка.

— Мы? — удивился Моня. — Ну ладно, если ты нам с товарищем Ли откажешь от дома, мы не гордые, мы потерпим, но вот Давыду будет сложно…

— На работе не увидите, — уточнила Арина. — Поди, скучать будете…

— Нет уж, это ты все самое интересное пропустишь. Например, не увидишь, как в ночь на третье января я с блеском возьму «Маскарад»! — Моня горделиво задрал голову, любуясь собой. — Там такой план — не сработать не может.

— А почему на третье? — поинтересовался Шорин.

— Так прямо на горячем отловим. Смотри. С тридцать первого на первое страна пьет. С первого на второе — вроде, сторожу совсем обидно: все догуливают, один он работает, как дурак. Будет злой. А на третье — мягонький, смирившийся, бери родного… Ну, наверное, они так рассудили, я не знаю, не присутствовал. Но источник мой драгоценный говорит — в ночь на третье.

— А меня с собой возьмете? — умоляюще посмотрел на Моню Ангел.

— Всех возьму, кто возьмется. Людей у нас мало, так что каждые руки на счету. И тебя позову, и этого… папашу, — Моня кивнул на Шорина.

Шорин вопросительно глянул на Арину, та кивнула, мол, самое время.

— Кстати, о папашах. Скажи мне, друг, как у тебя дела с Господом нашим? Конфликтов нет?

— Ну ты и вопросы задаешь… Я коммунист, до того был комсомольцем и пионером.

Воспитан в духе атеизма и борьбы с мракобесием… В общем, как все: посты блюду неаккуратно, исповедуюсь редко…

— А придется! — насупил брови Шорин. — Мы с Ариной просим тебя быть крестным нашему сыну… Ну, когда он появится.

— Почту за честь, — улыбнулся Моня, — кстати, вы с именем-то определились?

— Павел!

— Ян!

Они произнесли это одновременно. И гневно посмотрели друг на друга.

— Понятно. Значит, будет, как у Таборовских, — вздохнул Моня.

— А что у Таборовских? —живо заинтересовалась Арина.

— Ну, они всю дорогу спорили, хотят они дочку Жанну или дочку Розу. По мальчикам тоже согласия не было, но уже не важно — в сентябре у них дочка родилась. А где-то через неделю смотрю — Таборовский у нас в приемной на диванчике ночует. Я к нему, мол, что стряслось-то? Да, говорит, дочку записал. Что, жена хотела Жанной, а ты — Розой? Да нет, говорит, напился с приятелем на радостях — и это… «Все Юльками — и я Юлькой». Конец цитаты. Неделю так на диванчике промаялся, пока теща не пришла, не сказала, мол, простили дурака, возвращайся в семью.

Все засмеялись.

— Ты учти, Давыд, у тебя тещи нет, защитить тебя некому, — резюмировал Моня, хлопнув друга по плечу. — Так что лучше уступи. Ну или придумайте что-нибудь третье, чтоб ни нашим, ни вашим. Вот, например, Мануэль — красивое имя. И много достойных представителей.

— Не знаю ни одного, — поджал губы Давыд, подмигивая окружающим. Моня демонстративно отвернулся.

— А можно, — Ангел просительно посмотрел на Давыда, — я вашему сыну, ну, когда он появится, буду… Ну типа старшим братом…

Арина удивленно уставилась на Ангела:

— А как иначе? Ну ты это… он и есть… Или тебе официально надо, с подписью и печатью?

Ангел просиял.

— Я буду самым клёвым старшим братом! Честно! Всему его научу!

— А вот этого не надо, — нахмурился Цыбин. — Я уж наслышан, чему ты там можешь научить.

— А что я? Я хорошему… Рыбу ловить, змеев запускать, кораблики из коры делать… А еще я его буду защищать ото всех. Какой-нибудь хулиган малолетний решит там копейки отнять — а тут я.

— Не брат, а мечта, — вздохнул Моня.

Катафалк доехал до места. Засидевшийся Давыд спрыгнул с подножки, бодро чуть ли не добежал до трупа, разминая ноги, но быстро вернулся.

— Арин, там ничего нового. Ты это… посиди тут, мы быстро. Нечего тебе на это смотреть, там неприятное… — он загородил Арине дорогу широкой грудью.

— Давыд, ты в порядке? Если ты не заметил, это моя работа — смотреть на всякое… неприятное.

— Ну пожалуйста, не надо…

Арина подняла глаза на лицо Шорина. Давыд был здорово бледен, кажется, даже губы дрожали. Но все-таки служебный долг требовал подойти к покойному. Да и любопытство глодало — что же так напугало Давыда, успевшего за жизнь много чего повидать.

Она взглянула на труп — и ахнула.

Труп выглядел… Как обычно в этой череде непонятных убийств. Пожелтевший, казавшийся несвежим. Но тут и