Правда о Портъ-Артуре Часть I - E. Ножинъ

Шли бурныя пререканія съ штабомъ раіона.

Когда Романъ Исидоровичъ кончилъ передачу, я подошелъ къ нему съ просьбой разрешить организовать санитарный отрядъ для уборки раненыхъ и убитыхъ въ Луньвантаньской долине.

– Я согласенъ, конечно. Поезжайте съ Богомъ, только предупреждаю, что я начну отступать ровно въ и часовъ, объ этомъ отдано по отряду приказаніе.

Я отправился къ отряду доктора Кефели. Все доктора были страшно измучены 48-часовой безпрерывной работой. Положительно валились съ ногъ.

Согласился съ нами ехать докторъ Коклюгинъ, но съ темъ условіемъ, чтобы я ему привезъ отъ генерала приказаніе.

Я и поручикъ Миропольскій опять мигомъ слетали въ штабъ. Говорю о желаніи доктора Коклюгина Роману Исидоровичу – онъ улыбается.

– Давайте книжку – я напишу. Докторъ-то хитеръ; ну, да ладно, вотъ вамъ, поезжайте съ Богомъ.

– Ваше превосходительство, только когда мы двинемся, вы прикажите по всей линіи прекратить огонь, а то ерунда выйдетъ.

– Понятная вещь, я сейчасъ сообщу – и съ этими словами пошелъ къ Семенову, затемъ обернулся и добавилъ: помните, въ 11 часовъ начинаю отступать, не замешкайтесь!

Ровно въ 9 часовъ отрядъ тронулся.

Въ составъ его вошли докторъ Коклюгинъ, отрядный адъютантъ поручикъ Миропольскій, медицинскій фельдшеръ отряда доктора Кефели Николай Чаевъ, около 40 рикшъ, морскія санитарныя повозки, носилки и около 200 санитаровъ.

Все, кто были верхомъ, взяли въ стремена флагштоки съ полотнищами, осененными краснымъ крестомъ. Большинство санитаровъ тоже взяли флаги.

Какъ только мы показались на первомъ перевале, огонь по всей оборонительной линіи сталъ стихать.

Наши стрелки и батареи замолчали.

Противникъ поддерживалъ редкій огонь.

Лишь только мы показались на второмъ перевале, насъ встретили шрапнелью.

– Что же это за безобразіе, неужели японцы не видятъ нашихъ флаговъ, ведь этакъ насъ всехъ перебьютъ, мы совершенно открыты – сердился докторъ Коклюгинъ.

Действительно, отрядъ представлялъ прекрасную цель: масса санитаровъ, китайцевъ, везшихъ простыя рикши, санитарныя повозки – все это сомкнутой колонной подвигалось впередъ довольно медленно.

Направо и налево отъ дороги лежали въ лощинахъ наши резервы. Офицеры, стрелки что-то кричали намъ, махали шапками: очевидно, о чемъ-то просили.

Задерживаться было некогда.

Я былъ вполне уверенъ, что какъ только съ Высокой горы (тамъ у японцевъ былъ уже наблюдательный пунктъ) заметятъ красный крестъ – огонь будетъ немедленно прекращенъ.

Действительно, после несколькихъ залповъ шрапнелью противникъ стихъ.

Мы подвигались впередъ при полной тишине.

– Очевидно, насъ заметили и поэтому прекратили огонь, съ некоторой гордостью обращается ко мне поручикъ Миропольскій: молодцы япошки, образованная нація, уважаютъ красный крестъ.

– Посмотримъ, что будетъ дальше, говоритъ докторъ Коклюгинъ: я что-то плохо верю японцамъ.- Онъ никакъ не могъ простить японцамъ только что рвавшихся шрапнелей.

– А случай съ докторомъ Мгеладзе – дали же ему убрать раненыхъ, возражаю я и стараюсь себя уверить, что все будетъ благополучно.

Спустились наконецъ въ Литангоускую долину. Все тихо. Молчатъ наши, умолкли японцы.

Около деревушки Литангоу, где вчера былъ штабъ, останавливаетъ меня одинъ изъ офицеровъ и горячо проситъ привезти убитаго наповалъ ротмистра Бирюлькина.

– Пожалуйста, не забудьте – онъ оставленъ за деревней; не было никакой возможности его вынести во время отступленія. Очень, очень васъ прошу. Вынести, ей Богу, не могли. Ужасно обидно, ужасно досадно.

– Будьте покойны, непременно принесемъ, съ глупой уверенностью ответилъ я просившему.

Я только теперь узналъ, что Александръ Ме?одіевичъ убитъ, и съ поразительной ясностью, до мельчайшихъ подробностей вспомнились проведенные съ нимъ въ этой же долине вечера. О чемъ только не беседовали мы съ нимъ? Съ какимъ хорошимъ, добрымъ чувствомъ онъ говорилъ о подчиненныхъ ему нижнихъ чинахъ. Онъ ихъ любилъ, уважалъ, а главное, онъ виделъ въ нихъ такихъ же людей, какъ онъ самъ.

Онъ всегда производилъ на меня глубокое впечатленіе своей незлобивостью после выдержанныхъ 18 жестокихъ боевъ.

На подполковника Бутусова смерть его помощника произвела глубокое впечатленіе. Отступая съ отрядомъ къ Артуру, отступая съ боемъ, после страшнаго переутомленія трехдневнымъ боемъ, онъ посылаетъ еще съ пути письмо въ редакцію и проситъ почтить имъ память погибшаго товарища.

Вотъ что мы читали на следующій день.

"Памяти штабъ-ротмистра пограничной стражи Александра Ме?одіевича Бирюлькина, убитаго при штурме участка Зеленыхъ горъ, занятыхъ японцами въ 2 часа ночи.

"Вечная память, другъ и товарищъ, скромный, тихій, сердечный и незлобивый! Въ твоемъ золотомъ сердце было столько горячей любви къ своему ближнему и меньшему брату – солдату! Всему находилъ ты прощеніе и во всемъ виделъ только хорошія стороны.

Часто любовались мы въ разгаре боя на твою фигуру въ накидке, безстрашно ходившую въ аде шрапнелей и пуль. Не слышно было отъ тебя хвастливыхъ речей, а само молчаніе говорило о высоте исполненнаго тобою долга. Такъ и теперь ты погибъ, исполняя свято свой долгъ. Честь и слава тебе! Товарищи и сослуживцы оплакиваютъ тебя и скорбятъ всей душой.

П. Бутусовъ".

Мы быстро подвигались впередъ, къ устью долины. Чемъ ближе мы были къ устью, темъ чаще и чаще свистели пули.

Съ пути были высланы впередъ два конныхъ охотника съ приказаніемъ стать на высотахъ по ту и другую сторону устья долины съ темъ, чтобы весь непріятельскій фронтъ Зеленыхъ горъ обратилъ вниманіе на знаки краснаго креста.

Охотники 26 полка карьеромъ пронеслись впередъ, лихо взобрались на вершины и стали, какъ вкопаные, высоко поднявъ флаги, слегка раздуваемые утреннимъ ветромъ.

Противникъ заметилъ флаги (еще бы – на разстояніи какой-нибудь полуверсты) и совершенно прекратилъ огонь.

Подвигаемся среди общаго молчанія; только большія зеленыя мухи на деревьяхъ заливаются.

Отлично! Начало хорошо.

Все пріободрились.

Смотрю… налево наша застава. Стрелокъ изъ уступа ската машетъ рукой, указывая въ сторону японцевъ и кричитъ во все горло:

– Тамъ ихняя застава-а-а!

– Вотъ ведь несуразный, чего это онъ надрывается? Неужто не видитъ нашихъ флаговъ?

Отрядъ втягивался въ самое устье.

Дорога давала крутой поворотъ. Едва мы повернули, подставивъ свой флангъ, последовалъ залпъ за залпомъ; имъ аккомпанировало пеніе отдельныхъ пуль.

Потомъ сразу пули засвистали ближе, впиваясь въ землю, ударяясь о камни.

Не такъ страхъ, какъ обида заговорила въ каждомъ изъ насъ.

Ехали съ лучшимъ человеческимъ чувствомъ, окрыленные надеждой подобрать раненыхъ – и вдругъ такой пріемъ…

Неужели японцы нарочно стреляли, издевались надъ нами?

Мы, а за нами весь отрядъ, остановились. Продолжать путь было немыслимо.

Огонь усиливался; итти впередъ – итти на верную смерть.

Повернули назадъ. Насъ провожали огнемъ. Только скрывшись за поворотомъ, мы были въ относительной безопасности. Въ отряде было несколько легко раненыхъ китайцевъ и санитаровъ. По удивительной случайности потерь людьми не было.

Сзади остался поручикъ Миропольскій – ему нужно было снять охотниковъ и дождаться ихъ. Они все еще стояли на вершинахъ. Какъ ихъ не убили, я до сихъ поръ понять не могу. Положимъ, одинъ изъ нихъ и лошадь были ранены.

Отправляясь съ отрядомъ, каждый изъ насъ сознавалъ, что идетъ на несколько рискованное предпріятіе. Линія противника растянулась на несколько верстъ. Всегда среди японцевъ могли найтись фанатики и во время уборки раненыхъ поражать одиночными выстрелами. Но никто изъ насъ не допускалъ мысли. что, подпустивъ на 800-900 шаговъ, насъ встретятъ залпами. Это было действіе не отдельныхъ лицъ, эти залпы не могли ускользнуть отъ вниманія начальства.

Значитъ, насъ обстреливали сознательно! Война прошла, но итоги ея еще не подведены. Этотъ возмутительный фактъ долженъ быть предметомъ разбирательства на международной мирной конференціи.

Стягъ краснаго креста всегда неприкосновененъ.

Возможно, что они будутъ отрицать этотъ фактъ.

Но фактъ остается фактомъ.

Не одна сотня людей, помимо насъ, составлявшихъ этотъ отрядъ, были свидетелями этой дикой выходки японцевъ.

Японцы никоимъ образомъ не могли считать посылку столь значительнаго отряда уловкой съ нашей стороны.

Предположеніе, что мы, прикрываясь краснымъ крестомъ, хотели начать отступленіе и, образовавъ подъ его сенью нечто въ роде арьергарда, отступить безъ потерь, падаетъ.

Они, видя все наше расположеніе и тыловыя дороги, всегда могли заметить начавшееся отступленіе.