Заговор генералов - Владимир Понизовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— С удовольствием подпишу, — протянул руку к листку Антон.
Дали первый звонок, потом второй — в точности, как на спектакле.
Путко направился к лестнице на свой ярус.
— Господин поручик! Антон Владимирович!
Он оглянулся. Голос был близко, несомненно знаком. Но человека, окликнувшего его, Антон видел впервые: высокий статный подпоручик, бронзово-загорелый, темноволосый, с щегольски подстриженными усами. Открытая белозубая улыбка до ушей.
— Виноват…
— Не узнали? Да конечно же!.. А сколько недель в одной палате! Константин Костырев-Карачинский!
Он прищелкнул сапогами со шпорами.
— Катя!
Антона как хлестнуло: Наденька, номер гостиницы, «плебейка». Он рванул руку к несуществующей кобуре.
В толкотне спешащих по лестнице делегатов Катя не заметил его движения и даже не обратил внимания на выражение его лица.
— Вы, Антон Владимирович, представителем армии? — в его голосе было почтение и оттенок зависти. — А мы с моими юнкерами вас охраняем.
Путко справился с собой:
— От кого?
— А вы не знаете? Вы не знаете, что здесь предстоит? Катя произнес это таким тоном, что Антон невольно насторожился:
— Что вы имеете в виду?
— Разрешите вас на минутку? — отвлек его в сторону от прохода Катя. Зачем торопиться на эту говорильню? Разве в ней дело?
«Такой расписной красавец и здоровяк… — подумал Антон. — А Надежда справилась!..»
— Сугубо доверительно, как фронтовому товарищу, — зашептал Катя, приближая губы к уху Антона. — Здесь, в театре, ожидается провозглашение военного диктатора России!
— Вы шутите!
— Какие шутки! Сам генерал, командир нашего Александровского училища, объявил! Все подготовлено. Известно даже, кого именно.
— Кого же?
— Алексеева, Брусилова или Корнилова. Но генерал Брусилов отчего-то не приехал. В ложе один Алексеев. А прибытие главнокомандующего ожидается завтра. Но с нашей стороны все подготовлено.
— Что же?
— Полный боевой расчет на случай выступления противников диктатора как в самом театре, так и снаружи. У каждого из моих юнкеров полные подсумки боевых патронов. В Малом театре установлены пулеметы. Вызван бронедивизион.
Антон вспомнил, как утром, действительно, катили со стороны Воздвиженки блиндированные автомобили. И вон сколько юнкеров — едва не на каждой ступеньке. И с поясов тяжело отвешивают патронташи.
— Ну и ну… — протянул он. «Надо немедленно сообщить в Московский комитет. Неужели они именно сейчас попытаются повернуть все вспять?..»
В широко отворенные двери в зал были видны и заполняющаяся сцена, и ложи, пятна лиц, штатские одежды с малым вкраплением мундиров. «Как же они провозгласят диктатора? Объявят с трибуны? Объявить-то легко, но кто их выпустит из театра, как только разнесется по городу?.. Жалкая горстка юнкеров и десяток броневиков?.. Ерунда. Мистификация или провокация».
Он успокоился:
— Ну и что же вы, Катя?
— Как только получим приказ! Готовы стоять насмерть! — он выпятил широкую грудь.
— Да вы, я вижу, уже и подпоручик, — с усмешкой оглядел бравого предводителя юнцов Путко.
— Командир взвода! — с гордостью ответил Катя. — А нынче у меня особенно счастливый день: приказом по армии и флоту я удостоен святой «Анны» с мечами!
— Уже успели после лазарета и повоевать? На Юго-Западном?
— Было дело, — уклончиво отозвался Костырев-Карачинский. Заторопился: — Мне надо проверить посты. До встречи!
Он козырнул. Четко сделал поворот кругом и картинно зашагал по опустевшему коридору.
Спектакль продолжался. На трибуне маячила фигура, и из-за двери доносился натуженный голос. Здесь же в коридоре, у всех дверей и переходов стояли мальчишки-юнкера.
«Если все же осмелятся провозгласить — много прольется крови, подумал Антон. — Надо предупредить, но не надо суетиться. Брусилов не приехал. Слышал, его даже не пригласили. Старик Алексеев не в счет. Корнилов?..»
Глава одиннадцатая
13 августа
1В час дня Антон приехал на Александровский вокзал, где заканчивались последние приготовления к торжественной встрече верховного главнокомандующего.
Весь минувший вечер и часть ночи Путко снова провел с товарищами из Московского комитета — в районах и на заводах. Пришлось переодеться в косоворотку и куртку, нахлобучить картуз — радостное перевоплощение, — живо вернувшее к счастливой памяти о студенческом пятом, о Металлическом и кружке среди поленниц дровяного склада.
И где бы он ни побывал за минувшие часы, доверительное «большевик-питерец» сразу приобщало его к рабочему братству.
— Пусть попробуют провозгласить диктатора, — резко сказала Землячка. С утра забастовало четыреста тысяч.
Читали в нашем «Социал-демократе»? «Пусть не работает ни один завод, пусть станет трамвай, пусть погаснет электричество, пусть окруженное тьмой будет заседать собрание мракобесов контрреволюции»! И стали заводы и трамваи, и погасло электричество!
— На себе почувствовал, — рассмеялся Антон. — Хоть бы чайку попить дали!
— Перебьетесь, господа делегаты, то ли еще будет! Наша стачка и одновременно строжайшее соблюдение дисциплины — первое наше московское предупреждение, — в голосе секретаря горкома звучало удовлетворение. — Мы уже получили сообщения, что и в Питере, и в Киеве, и во многих других местах прошли забастовки под теми же лозунгами.
— Заботами Милюкова мне добыт пропуск на вокзал, на встречу главковерха, — показал картонку Антон. — Судя по всему, не на Брусилова или Алексеева, а на Корнилова сделали они ставку.
— Это уже очевидно, — согласилась Землячка. — Вот только каким способом?.. Одно можем сказать твердо: в Москве у них не получится. А на вокзал конечно же поезжайте.
И вот теперь поручик Путко, облаченный в парадный мундир, с портупеями и «Георгиями», толкался среди встречающих.
Привокзальная площадь была оцеплена. Казачьи сотни в конном строю. У каждой сотни кони одной масти: белые, гнедые или вороные. Судя по лампасам всадников, представители разных казачьих войск: и донцы, и кубанцы, и уральцы. Ближе к зданию вокзала — женский «батальон смерти». Такое же грудасто-задастое воинство, как то, которое под парчовым знаменем дефилировало неделю назад по Литейному проспекту. Что-то уж очень румяны, не выдали ли им по случаю воскресенья и праздника по чарочке?..
В залах готовились к выходу депутации горожан. А уже на перроне шеренги прапорщиков, делегации от союзов георгиевцев, офицеров, казаков. У самой бровки перрона ровняли строй офицеры и юнкера Александровского училища. Антон увидел Катю. Подпоручик придирчиво оглядывал своих подчиненных. На сей раз юнкера были без трехлинеек и тяжелых патронташей. Начали прибывать генералы. Вельможный атаман войска Донского Каледин, еще какие-то. Появились и иностранцы в мундирах, наверное представители союзнических миссий.
И вот показался паровоз, а за ним — синие литерные вагоны. Грянул оркестр. Едва паровоз остановился, как с подножек спрыгнули текинцы в красных шелковых халатах. Обнажили кривые сабли и живописной стенкой оградили салон-вагон. Отворилась дверь. В ее проеме появился невысокий скуластый генерал в фуражке, надвинутой на самые брови. Антон узнал. Не ретушированный портрет на обложке брошюры, а жалкого оборванца в австрийском мундире.
Корнилов пошел вдоль почетного караула, депутаций и делегаций. Начало перекатываться «ура!», дамы над косматыми папахами текинцев бросали цветы. В конце перрона старик в фуражке с красным околышем и шароварах с лампасами, со всеми четырьмя Георгиевскими крестами и четырьмя медалями, преподнес главковерху от имени двенадцати казачьих войск хлеб-соль.
Из толпы горожан выступил седовласый толстяк:
— Ваше высокопревосходительство, генерал Лавр Георгиевич Корнилов! Вы теперь — символ нашего единства! На вере в вас сходится вся Москва! Мы верим, что во главе обновленной русской армии вы поведете Русь к торжеству над врагом и что клич: «Да здравствует генерал Корнилов!», клич надежды, сделается возгласом народного торжества! Спасите Россию — и благодарный народ увенчает вас!
Раздались аплодисменты и рыдания. Какая-то дородная дама опустилась перед генералом на колени.
— Да это ж сама миллионерша Морозова! — услышал позади себя всхлип Антон. — А выступал сам Родичев!..
Корнилов выслушал молча. Коротко кивнул. Направился к распахнутым дверям вокзала. Но тут строй почетного караула сломался. К главковерху бросились, подхватили его на руки. Кто-то поймал на лету свалившуюся фуражку. Офицеры пронесли генерала совсем близко от Антона. Он увидел Катю. Ухватившись за лакированный главковерховский сапог, подпоручик пылал в самозабвении. Генерал плыл над толпой. Его губы были жестко сжаты. В сузившихся глазах горел торжествующий огонь. «Напомнить бы тебе, высокопревосходительство, как мой заряжающий Петька Кастрюлин огрел тебя по „мерзлой роже“!..» — с ненавистью проводил его глазами Антон.