Заговор генералов - Владимир Понизовский

Второе — отношение к Советам рабочих и солдатских депутатов. Хотя большинство членов Совдепов — от ВЦИК до местных — поддерживали политику эсеров и меньшевиков и тоже высказывались за продолжение войны, однако в каждом Совдепе оказались вкрапленными и крайне левые элементы — большевики, провозглашавшие немедленный мир «без аннексий и контрибуций», «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» и прочие лозунги, вносящие смуту в солдатские головы. К тому же на совести Петроградского Совдепа «Приказ № 1», который, по общему убеждению союзников, «деморализовал российскую армию». Отсюда вытекало отрицательное отношение «сестер» к Советам — как к скандальным внебрачным отпрыскам в благородном семействе да еще и претендующим на равную долю прав и имуществ с законнорожденной наследницей. Слава богу, в последнее время ВЦИК-бастард угомонился. Но многовековая история каждой из «сестер» давала немало примеров возрождения у такого рода родственничков алчных вожделений. Посему само понятие «Совет» надлежало вычеркнуть из благопристойного «семейного» лексикона.

И наконец, третье — и самое главное, огромное, восклицательное, без малейших разнотолков принятое ими всеми, — это большевизм. «Коммунисты», «марксисты», «социалисты-интернационалисты», «левые циммервальдцы», «пораженцы» — в какой бы стране и как бы их ни называли, но все они олицетворялись в образе одного человека — Владимира Ильича Ульянова-Ленина. Это он поднял всю Россию на дыбы!..

Подобно «голубым полковникам» в неосмотрительно разогнанных департаменте полиции и корпусе жандармов, в столицах западных стран сразу оценили истинную силу его идей. Именно во Франции и Англии первыми всполошились, когда узнали, что Ульянов-Ленин решил как можно скорее вернуться из Швейцарии в Россию. Приставили филеров. Приготовились: пусть только ступит его нога!.. Предупредили князя Львова: «Ленин — хороший организатор и крайне опасный человек». Но Ленин разрушил все замыслы, вернувшись через Германию. На другой же день после его приезда в Петроград Морис Палеолог отметил:

— Приезд Ленина представляется мне самым опасным испытанием, которому может подвергнуться русская революция.

Каким провидцем был француз!.. В июльские дни дипломатические представители «сестер» решительней всего настаивали на расправе именно с лидером большевиков.

— Настал психологический момент для нанесения окончательного и сокрушительного удара! — сказал сэр Бьюкенен.

— Необходимо арестовать Ленина, обвинить в государственной измене и заранее предопределить приговор! — вторили англичанину сначала сенатор Рут, а затем и посол Френсис.

Их крайнее неудовольствие, по заявлению сэра Бьюкенена, вызвало то, что министр-председатель «не сумел надлежащим образом воспользоваться своими полномочиями, разыскать и арестовать Ленина, применить к нему те же самые меры, какие были применены к его единомышленникам на фронте».

Итак: Временное правительство — Совдепы — Ленин… Генеральные направления политики союзников вполне согласовывались с концепцией самого Савинкова. Но для определения собственной стратегии ему надо было разобраться еще и в кой-каких нюансах. Один из них — трансформация отношения представителей Антанты к «любовнику революции».

В мае, перед своим возвращением в Париж, Морис Палеолог за чашкой кофе сказал Савинкову, как бы инструктируя его на будущее:

— Мсье Керенский более всего соответствует моменту: будучи лишь министром юстиции, он действует как настоящий глава правительства. Как и мой коллега сэр Бьюкенен, я полагаю, что хотя лично он и не вполне симпатичен, но импонирует нам тем, что жаждет удержать Россию в войне и обуздать крайних левых. Остальные члены российского кабинета, к величайшему нашему сожалению, плачевно слабы.

Этот разговор состоялся более двух месяцев назад. А буквально вчера из уст преемника Палеолога, нового своего друга-наставника мсье Нуланса, Савинков услышал нечто противоположное:

— Керенский выдохся. Ситуация в России требует более сильного человека. — И тоже сослался на дуайена дипкорпуса: — Сэр Бьюкенен солидарен со мною. «Керенский почти сыграл свою роль» — вот дословно мнение посла Великобритании.

Это и было сегодня для Савинкова самым важным. Он почувствовал: руки у него развязаны. С младых лет он любил в часы досуга решать кроссворды. Благодаря им исподволь накапливалась энциклопедичность знаний, тренировалась память, вырабатывались последовательность и настойчивость. Казалось бы, мелочь — прямоугольная фигура, по чьей-то прихоти разграфленная на маленькие квадратики. Угадать несколько закодированных понятий вразброд — легче легкого. А последовательно — с первого до последнего номера по горизонтали, а затем с первого до последнего по вертикали? Вот тут и полистаешь словари, справочники, пошевелишь мозгами!.. Борис Викторович приучил себя: должен разгадать от аза до ижицы. В сегодняшней замысловатой фигуре кроссворда оставалась одна незаполненная горизонталь, перекрещивающаяся двумя уже обозначенными вертикальными — семь квадратиков, в которые вписывалось имя: «Сомерсет». Вильям Сомерсет Моэм. Соединяющий имена Бьюкенена и Френсиса. «Скажи, с какою вестью пожаловал ты к нам?..» Это кажется, Сусанин спрашивает у Сабинина. А Сабинин отвечает: «Эх, ребята! Без похмелья нет в Руси пиров честных! И не едет без веселья к шумной свадебке жених!..»

В почте, с утра ожидавшей разбора, оказался удлиненный розовый конверт — такой могла прислать только женщина. Надрезав его, Савинков убедился, что не ошибся. А пробежав округлые строчки, обрадовался, как доброму знамению: Сашенька Короткова уведомляла, что папочка ее отбыл в Москву для участия в каком-то собрании «как реликт российской свободы», а тем часом в Питер прибыл знаменитый английский писатель, давний ее знакомый Вилли Моэм — и она, желая познакомить Вилли с самыми замечательными соотечественниками, приглашает посему завтра на обед «милого Бобби», где и представит его «очаровательному Вилли».

Борис Викторович рассмеялся и даже напел голосом Антониды:

Ряженая ждет!Праздник у ворот!Ждет венец, и пир веселый ждет!..

Когда он слушал эту оперу?.. Небось лет двадцать назад… Точно. Сидели на галерке вместе с Ваней Каляевым. А Сусанина пел Шаляпин. Теперь же вдруг всплыло. Вот так и при разгадывании кроссворда: ищешь, ищешь, перетряхиваешь все книги в библиотеке мозга — и вдруг само выскочит. И точнехонько, буковка к буковке, уместится в пустые квадраты. «Страха не страшусь, смерти не боюсь, лягу за царя, за Русь!..» Как они тогда бесновались на галерке! Чуть не вывалились в партер, на лысины…

Глава двенадцатая

14 августа

Антон понимал: Московское совещание-представление вступало в свою кульминацию. Свидетельствами тому были и вчерашняя встреча генерала Корнилова, и слова Костырева-Карачинского, и беседа с Милюковым утром в «Национале»… Но главное, конечно, — последний разговор с товарищами из Московского комитета.

Большевики внимательно следили за событиями, давали свою оценку каждому повороту их и принимали необходимые меры. Ногин, Землячка, Ярославский, Скворцов-Степанов, Пятницкий пришли к общему убеждению: ныне провозглашение военного диктатора не состоится. А если все же Рябушинский, Милюков и генералы решатся на этот шаг, они жестоко поплатятся: подавляющее большинство войск Московского гарнизона и пролетариат города — против генеральской диктатуры.

— И все же на «авось» да «небось» полагаться не будем, — сказал Пятницкий. — Договорились с железнодорожниками: если заговорщики попытаются двинуть к Москве казаков, движение будет перекрыто. Двенадцатого мы добились даже большего, чем просто показали участникам сборища в Большом театре нашу силу, — сами рабочие, три дня назад еще поддерживавшие эсеров и меньшевиков, теперь прозрели, поняли, куда ведут их Чхеидзе и Церетели. Поняли и эсеро-меньшевистские депутаты Московского Совдепа — не все, конечно, но многие. Поэтому сегодня по нашему предложению удалось создать объединенный Временный революционный комитет. В него вошли два большевика, два меньшевика, два эсера и один представитель от штаба округа. ВРК законспирирован. Но если контрреволюционеры все же объявят диктатора, комитет возглавит действия и от своего имени издаст приказ об аресте главаря путчистов.

— Надо ли было объединяться с эсерами и меньшевиками даже во Временном комитете? — высказал сомнение Антон. — Не посеет ли это иллюзии у рабочих, что отныне большевики и соглашатели выступают единым фронтом?

— Эту возможность мы учитывали, — отозвалась Землячка. — Мы направили товарища в Питер, чтобы поставить в известность о своем решении ЦК. Думаю, если такие иллюзии и возникнут, мы сумеем быстро их рассеять: и в ВРК мы заявили, что наши контакты с эсерами, меньшевиками и прочими имеют только информационный характер, а действовать мы будем так, как сами сочтем необходимым.