Нахалки. 10 выдающихся интеллектуалок XX века: как они изменили мир - Мишель Дин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За пару кварталов от кинотеатра принимали (уж какой получился) билль о правах, а за пару кварталов в другую сторону крутили фильм с названием «Я был подростком-оборотнем». И была у меня непобедимая, приятная и уютная уверенность, что в смысле фильмов (и во многих других смыслах) мы прошли очень долгий путь.
На эти резкие мнения и реакция была резкой, пошли письма читателей. Один выразил подозрение, что мисс Уинн много знает и весьма рассудительна, но добавил, что «об этом трудно судить, поскольку мисс Уинн решительно выступает На Стороне Добра, и ее сентенции снисходят к нам, облаченные в Прочные Доспехи Господа. Ее стандарты недостижимо высоки». В другом письме человек, назвавшийся «исследователем кинематографа», тоже решил указать мисс Уинн на ее ошибки. Диапазон его замечаний был куда шире и сопровождался частоколом ссылок, который напыщенные глупцы часто принимают за проявление интеллекта.
В своем письме автор хотел проинформировать мисс Уинн, что «ведущие авторитеты всего мира единогласно высказали картине Гриффита высочайшую похвалу». Он отметил, что фильм понравился также и Ленину. Кроме того, автор пожелал мисс Уинн быть «милосерднее» в суждениях о фильмах прежних лет.
Ее ответ на это все был очень прост:
Мистер Кауфман – «исследователь кинематографа», а я – нет. Можем ли мы согласиться хоть в чем-нибудь?
К этому времени Джанет уже обращала свои критические таланты к книгам и театру. Она написала рецензию на собрание писем Д. Г. Лоуренса, но реальной мишенью ее критики стало введение, написанное не кем иным, как давним врагом Маккарти и Арендт – Дайаной Триллинг, в то время ведущим критиком журнала Nation. Уинн показала, насколько смехотворно ехидство Триллинг (называющей Фриду Лоуренс «жуткой занудой» и отмечающей, что миссис Лоуренс «очень неприятно старела» и «ума по-настоящему не имела»), заметив, что литературно-критическая книга не должна интересоваться вопросом, была жена того или иного писателя занудой или не была.
Эти рецензии, пусть и непримечательные сами по себе, показывают, как росла у молодого автора уверенность в себе. Наряду с язвительными письмами стали появляться и первые слова похвалы – в том числе от Нормана Мейлера, чье появление на телевидении с Дороти Паркер и Трумэном Капоте Малкольм освещала для журнала. Мейлер считал, что Малкольм неверно процитировала отрывки из его дискуссии с Капоте, но сообщил об этом несколько игривым тоном:
Нельзя к этому не добавить, что репортаж леди Уинн написан великолепно и страдает лишь одним пустяковым недочетом: практически ни одного из приписанных мне слов я не говорил.
В это время Уинн была помолвлена с Дональдом Малкольмом. Дональд в пятьдесят седьмом году получил работу в New Yorker, и Джанет вслед за ним переехала в Бруклин. Последующие семь лет она не напечатала ни строчки – слишком была занята, воспитывая единственную дочь Энн Оливию.
Сама Джанет Малкольм обычно рассказывает о начале своей работы в New Yorker так: когда дочь была маленькой, ей пришлось прочитать невероятное количество детских книг, и, наконец, мистер Шон, с которым она была знакома через мужа, предложил ей написать статью о детской литературе для декабрьского выпуска New Yorker шестьдесят шестого года. Малкольм согласилась с энтузиазмом, которого Шон, быть может, и не ожидал. Она ему выдала обзорную статью в десять тысяч слов с анализом своих любимых книг. И начинает она в несколько назидательном тоне – не так весело и бойко, как писала в New Republic, когда была моложе:
«Наши дети – зеркало наших убеждений и испытательный стенд для нашей философии. Если мы воспитываем ребенка, чтобы он был счастлив, и не слишком интересуемся, правильно ли он себя ведет, – то мы, очевидно, верим, что в основе человеческой сути лежит добро и что жизнь предоставляет человеку безграничные возможности для счастья».
Статья получилась настолько сильной, что Шон обратился к Малкольм с просьбой написать такой обзор и в следующем, шестьдесят седьмом, и еще раз, в шестьдесят восьмом году. Статья шестьдесят седьмого вышла такой же сухой, как и предыдущая, но в шестьдесят восьмом Малкольм почему-то перешла в жанр аргументированного спора: примерно в середине статьи она втягивается в словесную перепалку с врачом, настаивающим, что показывать молодежи действительность нужно «не такую мерзкую».
Не знаю, как именно доктор Лазанья собирается представлять реальность «не такой мерзкой», и даже не уверена, что сегодня реальность более мерзка, чем в прошлом. Мы больше знаем о социальных проблемах и больше обращаем на них внимания, но это не значит, что самих проблем стало больше. По-моему, хуже была реальность в те времена, когда ребенка вешали за кражу каравая хлеба. (Сейчас следовало бы повесить тех, кто этот хлеб печет.)
Потом она высказывает предположение, что лучше было бы детям читать «книги с фактами» о наркотиках, предостерегающие от их употребления. Еще она рекомендует книги о сексе, которые «стали гораздо откровеннее, чем раньше, и не каждый родитель согласится, что именно так должна подаваться подобная информация». В статье она также рецензирует адаптированные для детей книги об истории чернокожих и говорит, что из них многие познакомили ее с фактами, ранее ей неизвестными.
Мистер Шон, заметив этот расцветающий талант, предложил ей вести колонку «О доме» – писать об обстановке и отделке. Малкольм сочла, что такие статьи – отличные упражнения, чтобы научиться писать. Это были ее первые выходы за рамки литературной критики. Начала она писать постепенно, описывая различных поставщиков мебели и дизайнеров интерьера. Еще у нее в семидесятом возникло желание написать о расцветающем движении за освобождение женщин, бывшем тогда на устах у всех.
Эта статья вышла в New Republic, фамилию автора переврали (напечатали «Малком»). Зато вернулась прежняя живость письма. Малкольм позволила себе поиздеваться над господствовавшим в женском движении мнением, что реализовать себя женщина может только за пределами дома.
В любом случае женщина, ради карьеры поручающая своего ребенка чужому попечению, не должна лицемерить и говорить, что это ради ребенка. Это она ради себя. Может быть, это правильный поступок – эгоистичные решения часто бывают наилучшими, – но нужно понимать, что делаешь, и понимать, что за отсутствие родительского внимания придется расплачиваться отсутствием детской привязанности.
Тут слышится не такое уж слабое дуновение гнева. Утверждение, что «новый феминизм может оказаться даже более злобной причиной недовольства и несогласия» звучало в тогдашних спорах сплошь и рядом. Дидион, обеспокоенная «обыденщиной» женского движения, тоже часто к нему прибегала, но какая-то есть
