Блокада - Анатолий Андреевич Даров

Сара тоже успокаивала его:

– Приедет. На танке приедет, если с детства… Я эту самую любовь – всякую люблю. И чем больше, или, там, многочисленнее – тем лучше. Конечно, надо когда-то вовремя не прозевать и выбирать самую главную.

А Сеня Рудин – бывают же такие люди: молчат, молчат, да, вдруг как заговорят или заиграют – не остановишь. Сеня заиграл на скрипке. Нашел где-то в кулуарах. И талант в себе нашел, «недюжинный и поштучный» – снисходительно определил Саша. Бас был против скрипки:

– Хуже, чем у Маяковского: «Скрипка, и немножко нервно». Это – слишком уж нервно. Но – ничего не поделаешь: коммуна, демократия… По мне, лучше бы он рисовал.

Сеня всегда украшал зарисовками свой дневник. Небрежной, но верной рукой набросал он кое-какие развалины, трупы в сугробах, пешеходов и лики коммунаров, не лишенные звероподобного благородства.

Так, за пиликаньем пассажей, никто не услышал, как пришел Игорек, открыл дверь и стал в ней, как в раме.

– С-з-сб-ежал, – оказал он и дернул щекой, будто улыбнулся

– Что? Как ты смел! – грозно спросил Бас, отворачивая улыбку в сторону.

– С-садись, дружок, поближе к бу-бу… понимаешь, – взволнованно-ласково позвал Чубук, а Саша уточнил:

– К буржуйке, словом. Теперь она у нас часто горит, по случаю Сары. А по случаю тебя – хоть народное гулянье на льду устраивай.

– Г-главное с-свобода, – сказал Игорек, согревшись. – Н-никак я не мог даже спать, заключенный в этой кровати.

Сара сказала тихо и как то весело:

– Молодец какой. Знает, в чем смысл жизни. Я ведь тоже сюда пришла с тайной мыслью: умереть на свободе, у своих, а не у тех. А в чем сладость жизни, знаешь, Игорек? В детстве, особенно таком несгораемом, как твое.

– А я думал – в конфетах, – сказал Игорек вдруг без запинки. И эти слова дали Басу идею операции, вошедшей в историю общежития под названием «Сладость жизни». План операции был предложен Басом, и выполнен под его не столь чутким, сколь опытным руководством, и увенчался полным материальным успехом. Идейным – нет.

О том, что в их буфете есть еще несколько ящиков конфет, знали все служащие Дома техники, но что соевые, целлюлозные и прочие батончики находятся совсем не в буфете, а в одной из комнат разбитого второго этажа, куда никто не ходит, – знали только немногие, и точнее всех Бас, потому что сам помогал администратору прятать их там, в углу, под листами фанеры.

Прежде всех пострадал третий этаж: снарядом снесло его почти весь и продырявило пол-потолок – во второй этаж, при разработке операции названный «конфетным». А кто, как не бригада Баса, в свое время наводила там порядок? Помнится, всем членам славной бригады, уцелевшим, слава Богу, до сих пор, что по рационализаторскому предложению Баса был устроен деревянный желоб, или мусоросточная труба. Не таскать же было мусор и кирпич вниз и не выбрасывать в окно, на Невский. Желоб спустили носом во двор Театра музкомедии, туда и ссыпали мусор, потому что театр – не военный объект, да и закрыт. Дыру от снаряда просто заложили, как попало, досками.

– Итак, – сказал Бас, – мысленным взором взберемся по трубе, хотя это нам не лестница Иакова, о которой рассказывал один чубуковатый человек, и, отложив в сторону нами же положенные когда-то доски, смело проникнем в конфетный этаж. Конечно, Игорек спустится, как самый легкий (я не сказал – маленький) по веревке, к ней будет привязывать наволочки с конфетами. Потом – все в обратном порядке.

Дмитрий предложил план попроще, основанный на том, что «какая там теперь охрана»: пройти незаметно, по одному, средь бела дня, и спрятаться до ночи. Но никто с этим, кроме Саши, не согласился: слишком просто и рискованно. Надо заметить: согласившихся было тоже немного – один Игорек, «завсегда» готовый идти за Басом куда угодно. Чубук отказался «из религиозных соображений», Рудин – из солидарности с ним.

«На дело» пошли в 9 часов вечера: Бас, Дмитрий, Игорек и Саша, взятый, чтобы «стоять на васыре», т. е. просто сторожить «опасность» на Невском. Его это обидело, а Дмитрий сказал: «Какой теперь васырь», – обойдемся и без него, но Бас не любил пререканий.

– Кто ведет? – спросил он. – Я или другая какая-нибудь индивидуальная личность?

– Голод ведет, – ответил Дмитрий, и Бас ничего не сказал на это.

Потом уже, «на деле», показывая Дмитрию, как легче взобраться по обледеневшей трубе при помощи огнетушительного песка, найденного на месте «преступления», он припомнил:

– Как видишь, я на этом деле собаку съел, а ты сразу хочешь волка. Учти, в нашем деле нельзя без дисциплины. И не забывай об Игорьке: какой пример он будет брать с нас?..

Все прошло так, как расписал Бас, за исключением «обратного порядка»: Игорек так закоченел, что руки не слушались, и не мог ни уцепиться за веревку, ни обвязать себя ею. Пришлось спуститься Дмитрию. Он зажег спичку и тут же погасил ее, но во тьме еще несколько секунд светился волчий профилек отчаянно шепчущего Игорька и стремительная, тонко вытянутая шея:

– Пропали…

– С Басом разве можно пропасть, – сказал Дмитрий, – лезь, знай, по мне, а там добродетельный Бог примет тебя на поруки.

Он первый раз в жизни воровал и старался быть подчеркнуто спокойным. Да и кто в тот момент думал, что попадись – и расстрел? Может быть, Сара, и Чубук, да Саша, дрожащий от холода и от страха за них «на васыре» – думали, но не так, «чтоб очень», а Сеня спал. Но он и при дележе хлеба иногда спал.

…А когда делили конфеты – в полночь – проснулся Вася Чубук, отказывался от своей доли, но так слабо («не энергично», сказала Сара), что Бас даже прикрикнул на него:

– Бери, говорят. Хотя бы из религиозных соображений: меньше грешникам останется.

И Вася взял. И еще спросил, что за кучка отложена в сторону. Это, по первоначальному замыслу, был спиртовой запас, но скорее всего – Сарин, потому что она заявила, что «больше не пьет», – как будто раньше была «выпивоха».

Конфет принесли больше пуда. Забрали все, что было, – оказалось не так много, и разных блокадных сортов: все ящики были уже ополовинены.

Ели сначала все вместе, потом каждый «сам по себе», Вася объелся, стошнил, собрал в газету, положил на окно: пусть замерзнет, окаменеет, а там видно будет. Не пропадать же добру…

– Не лепо ли, бяше? – спросил его Бас.

– Не лепо ли, Басе – переспросил Дмитрий. – А не лепей