Родная старина - В. Сиповский

Марфа Борецкая

Но все эти убеждения великого князя и митрополита не подействовали на новгородцев.

– Мы не отчина великого князя, – кричали они на вече. – Великий Новгород – вольная земля! Великий Новгород – сам себе государь!

Послов великокняжеских отослали с бесчестьем.

Но терпению Ивана Васильевича, казалось, не было меры. Он еще раз послал посла с кротким увещанием. Успеха, конечно, не было. Великий князь, несомненно, и предвидел это, но хотел, видно, показать, что он очень долго сносил новгородскую дерзость, употреблял все меры кроткого напоминания и увещания и за оружие взялся только тогда, когда уж совсем не осталось других способов уладить дело.

Новгородцы уже чуяли беду. Недобрые знамения пугали суеверный народ. Ходила молва, что преподобный Зосима, соловецкий отшельник, на пиру у Марфы Борецкой видел видение: четыре боярина, главные противники Москвы, сидели пред ним за столом, а голов на них не было… Буря сломила крест на Святой Софии. В Хутынском монастыре колокола сами собой стали перезванивать. На иконе Богородицы в другом монастыре из очей полились слезы. Говорили и о других зловещих предзнаменованиях.

В мае 1471 г. великий князь послал в Новгород разметные грамоты (объявление войны), в Тверь просьбу о помощи, во Псков и Вятку приказ идти ратью на новгородские владения. Иван Васильевич придал войне священное значение: он шел в Новгород прежде всего, чтобы спасти православие, которому грозила беда, а затем уже, чтобы принудить новгородцев не отпадать от старины, не изменять присяге. В день отъезда из Москвы государь посетил один за другим кремлевские соборы, усердно помолился перед образом Владимирской Богородицы в Успенском соборе, в Архангельском соборе припадал к гробам своих предков, начиная от Ивана Калиты до отца своего Василия. Все эти князья вели борьбу с Новгородом; Иван Васильевич теперь готовился довершить их дело.

– О прародители мои, – взывал он, – помогите мне молитвами вашими на отступников православия державы вашей!..

Он даже взял с собою в поход одного дьяка-начетчика, который знал хорошо летописи и мог напомнить ему в случае надобности обо всех старых договорах новгородцев с князьями, обо всех изменах новгородских. Раньше государь являлся как бы любящим отцом, который напоминает и увещевает; теперь же шел он на Новгород, как грозный судья, творить суд и расправу над изменниками и клятвопреступниками. Немедля двинул он войска на запад несколькими отрядами. Воеводам было велено без милости опустошать Новгородскую землю и не давать пощады никому. На Двинскую область также была послана рать. Началась война со всеми ужасами, какие были тогда в обычае. На беду новгородцев, лето в тот год стояло жаркое; дождей не выпадало; болота, которыми изобиловала Новгородская земля, высохли, и московская рать могла без особой помехи совершать поход. Воеводы московские нещадно разоряли все на пути, попадавшихся в плен с оружием или убивали, или уродовали – резали им носы и губы и отпускали этих несчастных, чтобы они своим видом наводили ужас на всех изменников.

Сам великий князь двинулся с главными силами в конце июня. К нему с разных сторон шли на помощь отряды. Новгороду же не было ниоткуда помощи. Казимир и не тронулся, а князь Михаил Олелькович уехал еще раньше из Новгорода. Пришлось ему своими силами обороняться. Псков, «меньшой брат Новгорода», тоже шел на него ратью по приказу князя. Новгородцы спешили собрать как можно больше войска. Но что это были за воины?! Погнали в поход силою плотников, гончаров и других ремесленников и чернорабочих; тут было много таких, что никогда раньше на лошадь не садились, отроду оружия в руки не брали. Кто не хотел идти, тех грабили, били, бросали в Волхов; собрали таким образом тысяч сорок войска, и степенный посадник Димитрий Борецкий повел его навстречу псковской рати. Но это нестройное полчище встретил на берегу реки Шелони московский воевода Даниил Холмский. У него было всего четыре тысячи воинов, но он смело ударил на новгородцев и разбил их наголову. Двенадцать тысяч их легло на поле, более полутора тысяч забрано в плен; попались в руки победителя и посадник Борецкий, и другие воеводы. Новгородский летописец говорит, что сначала новгородцы одержали было верх над московской ратью и стали теснить ее; но конный отряд татар внезапно ударил на них, и они в ужасе обратили тыл.

Иван Васильевич велел отрубить голову Димитрию Борецкому, сыну Марфы, и еще трем боярам, а других пленников разослать по разным городам и держать в темницах. Народ в Новгороде заволновался.

Сторонники Москвы стали действовать смелее; но все же противная сторона была еще сильнее; стали готовить город к защите, пожгли около него все посады. Князь с главными силами был уже недалеко. Хлеб в Новгороде сильно поднялся в цене, рожь исчезла на торгу. Бедному люду трудно стало жить. Народ завопил. Сторонники Москвы взяли в вече верх. Владыка с послами был послан к великому князю просить от имени Новгорода пощады.

Владыка был допущен в шатер к великому князю и умолял его не губить в конец своей отчины. Братья великого князя и бояре, щедро одаренные новгородскими послами, кланялись своему государю и тоже просили за Новгород. Незадолго перед этим пришла из Москвы к великому князю грамота от митрополита. Он также молил о пощаде виновных. Просьба братьев, бояр и митрополита, казалось, смягчила сердце грозного судьи, – он сменил гнев на милость.

Заключен был договор. Новгород отрекался от всякого союза с литовским князем, уступал Москве часть Двинской земли (там московская рать тоже одолела новгородцев) и обязался выплатить «копейное» (военная контрибуция), пятнадцать с половиною тысяч [серебряных рублей]. Все остальное оставалось в Новгороде «по старине».

У Новгорода не отнимали ни веча, ни посадника; не нарушалась ни в чем новгородская старина. Не в нраве Ивана Васильевича было сразу кончать дело; мешкотна, но зато прочна была его работа в его руках. Покончи он сразу с вольностью Новгорода – оправдались бы слова врагов Москвы, что он искал только случая погубить Новгород, и вражда новгородцев к Москве окрепла бы, число приверженцев сильно поубавилось бы, а там и ведайся с постоянными заговорами да мятежами. Теперь же, не нарушив ни в чем новгородской старины, но грозно наказав изменников, он являлся в глазах новгородцев только праведным судьей.

Число сторонников его должно было увеличиться, ему оставалось понемногу, исподволь приручать новгородцев, усыплять вражду к себе, а затем, когда привыкнут держать его имя честно и грозно, тогда и совсем прибрать к рукам.

В Новгороде было все-таки еще немало сильных противников Москвы. Одному из них, Василию Ананьину, удалось попасть в посадники. Он и его соумышленники питали, конечно, вражду к сторонникам Москвы, винили их в измене и подняли в Новгороде снова смуты. Начались снова ссоры и драки. Дело дошло до того, что сторонники Литвы сделали набег на улицы, где жили их противники, избили некоторых из них и ограбили их имущество. Где было искать сторонникам Москвы суда и управы на обидчиков своих, как не в Москве? Иван был очень рад, когда явились к нему жалобщики искать защиты.

В 1475 г. он отправился со своими боярами в Новгород. На пути его встречали новые жалобщики, просили у него суда и защиты. Ему устраивали торжественные встречи, подносили, по обычаю, разные подарки. Приехав в Новгород, великий князь начал творить суд, не нарушая старого обычая, – в присутствии владыки и старых посадников. Он внимательно выслушивал, подробно расспрашивал и ответчиков, и истцов, порешил, что жалобы были справедливы, и присудил виновных уплатить пострадавшим за разорение полторы тысячи рублей. Но этим дело не кончилось: главных зачинщиков смуты – Василия Ананьина, Федора Борецкого и других – он приказал сковать и отправить в Москву. Не помогли и просьбы владыки.

– Что ни есть лиха в нашей отчине, – сказал он между прочим владыке в ответ на его просьбы, – все от них чинится. Как же мне за то лихо миловать?!

Простил Иван Васильевич только нескольких менее виновных. Принимал он и другие жалобы от бояр новгородских, судил по справедливости, защищал бедных против богатых, слабых против сильных.

Уладивши все дела, великий князь несколько времени пожил в Новгороде. Богатые новгородцы, по обычаю, задавали ему роскошные пиры, подносили ему при этом богатые подарки: золотые монеты – по двадцати и по тридцати, сукна, рыбьи зубы (моржовые клыки), золотые ковши, кубки, меха, бочки заморского вина. Иван Васильевич был большим скопидомом и любил собирать всякие ценные вещи. В свою очередь и он отдаривал своих гостей. Бояре, бывшие с Иваном, также щедро были одарены. Затем Иван Васильевич простился дружелюбно с новгородцами и отправился в Москву.

Многим новгородцам суд великого князя полюбился. Стали они ездить к нему в Москву судиться. Это было уже прямым нарушением новгородской старины: новгородца, вольного человека, по старому обычаю, можно было судить только в Новгороде; но обычай этот нарушал не великий князь – сами новгородцы по своей воле ехали к нему на суд: знали, что он не мирволит богатым и знатным людям, а действует по правде. Те, которые приезжали в Москву искать управы, должны были давать присягу великому князю, как своему государю, «задавались за государя», как тогда говорили. Таким образом, новгородцы сами мало-помалу отдавались в полную власть великого князя. Наконец, Иван Васильевич увидел, что настала пора закрепить такой порядок – совсем покончить со старыми новгородскими порядками. Нужен был ему только предлог. За ним дело не стало.