Родная старина - В. Сиповский

София Фоминишна выехала из Москвы в более безопасное место, на Белоозеро; с нею Иван Васильевич отправил и свою казну; но мать великого князя, инокиня Марфа, пожелала остаться в столице и разделить с населением грозившие ему опасности. За это Марфу очень хвалили в народе – видели в ней настоящую русскую женщину.

Иван Васильевич отправился к войску, которое уже стояло отрядом на Оке и Угре.

Нападение Ахмата с громадной ордой напоминало нашествие Мамая. Ждали все битвы, подобной Куликовской. Духовенство ревностно побуждало воинов и благословляло их на бой с погаными, чтобы не допустить их разорять Русскую землю. Но война была совсем не по душе осторожному и расчетливому Ивану Васильевичу: победа зависит нередко от простой случайности, от счастья, а он смело действовал только там, где можно было рассчитывать наверняка. Велика была у него рать, но и ханская орда была не меньше. На беду, нашлись еще и между советниками великого князя малодушные люди, «богатые сребролюбцы, ожиревшие предатели», как называет их летописец, которые усиливали его нерешительность: они напоминали ему о том, как Димитрию Донскому пришлось искать спасения от Тохтамыша, Василию Дмитриевичу – от Едигея; напоминали ему о плене его отца. И вот в то время, как в Москве все ждало с нетерпением отрадных вестей из войска, неожиданно приезжает сюда сам Иван Васильевич, главный вождь, приказывает сжечь вокруг столицы посады, посылает звать к себе из войска и сына своего, и князя Холмского.

Все это показывало, что он не надеется устоять в бою с татарами, что опасается их набега на Москву.

Народ пришел в ужас. Поднялся ропот:

– Князь покидает войско, робеет, – говорили недовольные, – сам разгневал хана – не платил ему выхода (дани), а теперь выдает нас.

В Кремле встретили великого князя митрополит и ростовский владыка Вассиан. Вассиан сильно корил великого князя, назвал его даже бегуном:

– Вся кровь христианская падет на твою голову за то, что ты выдаешь христианство, бежишь без боя с татарами. Чего боишься смерти? Не бессмертный ты человек, а смертный; а без сроку смерти нет ни человеку, ни птице, ни зверю. Дай мне, старику, войско. Посмотришь, уклоню ли я лицо свое пред татарами!

Недовольство в Москве было так велико, что Иван Васильевич не остановился даже в Кремле, а жил в Красном сельце под Москвою. Ни Холмский, ни сын к нему не ехали, несмотря на его приказы.

– Умру здесь, а к отцу не пойду, – говорил молодой князь.

Убедился Иван Васильевич, что надо покориться общему желанию, и, сделав некоторые распоряжения на случай осады Москвы, снова отправился к войску.

Благословляя великого князя, митрополит ободрял его и между прочим сказал:

– Мужайся и крепись, сын духовный, не как наемник, но как пастырь добрый, полагающий душу свою за овцы, постарайся избавить врученное тебе словесное стадо Христовых овец от грядущего ныне волка. Господь Бог укрепит тебя, поможет тебе и всему твоему христолюбивому воинству.

Иван Васильевич прибыл в стан, но все-таки природная его нерешительность и робкие советники опять взяли верх; он пытался покончить дело миром. Завязались переговоры. Отправлен был посол к хану с дарами и челобитьем, чтобы он «пожаловал свой улус, не велел бы его воевать». Хан обрадовался: он побаивался и сам вступать в решительный бой с сильною московскою ратью, а литовская помощь не приходила.

– Жалую Ивана, – приказал хан сказать в ответ, – пусть он сам приедет бить челом, как делали отцы его.

Иван Васильевич, конечно, не поехал. Тогда хан умерил несколько свои требования и послал сказать:

– Сам не хочешь ехать, так сына или брата пришли!

Это требование также не было исполнено. Подождав напрасно ответа, Ахмат послал в третий раз сказать:

– Если сына и брата не хочешь прислать, то пришли для переговоров Никифора Басенкова.

Этого боярина татары очень любили: он был уже раз в Орде и щедро их одаривал.

Неизвестно, как бы поступил Иван Васильевич, но в то время пришло к нему послание Вассиана – оно прервало переговоры.

В своем длинном и красноречивом послании Вассиан писал между прочим следующее:

«Ныне слышим, что басурманин Ахмат уже приближается и губит христиан, а ты пред ним смиряешься, о мире молишь. А он гневом пышет, твоего моления не слушает, вконец хочет разорить христианство. Дошел до нас слух, что прежние лживые советники советуют тебе не противиться врагам, отступить и оставить словесное стадо Христовых овец на расхищение волкам. Молюсь твоей державе, не слушай их! Что советуют тебе эти льстецы лжеименитые, которые думают, будто они христиане? Советуют бросить щиты и без борьбы с окаянными сыроядцами предать христианство, свое отечество и подобно беглецам скитаться по чужим странам, Помысли, великомудрый государь, от какой славы в какое бесчестие сведут они твое величество, когда погибнет народ тьмами, а церкви Божии будут разорены и поруганы. Кто каменносердечный не восплачется об этой погибели? Убойся же и ты, пастырь! Не от твоих л и рук взыщет Бог эту кровь? Не внимай, государь, людям, хотящим честь твою преложить в бесчестие, хотящим, чтобы ты стал беглецом, назывался предателем христианским; выдти навстречу безбожным агарянам, поревнуй прародителям твоим, великим князьям, которые не только обороняли Русскую землю от поганых, но и чужие страны покоряли – говорю об Игоре, Святославе, Владимире Мономахе, который бился с окаянными половцами за Русскую землю, и о многих других, о которых ты лучше моего знаешь. А достохвальный великий князь Димитрий, твой прародитель, какое мужество и храбрость показал над теми же окаянными сыроядцами. Сам впереди бился, не щадил жизни своей для избавления христиан, не побоялся множества татар, не сказал сам себе: «У меня жена и дети и много богатства.

Если и землю мою возьмут, то поселюсь в другом месте». Но не колеблясь воспрянул на подвиг, наперед выехал и стал лицом к лицу против окаянного воина Мамая, желая исхитить из уст его словесное стадо Христовых овец. За то и Бог послал ему на помощь ангелов и святых мучеников; за то и до сих пор Димитрий славится не только людьми, но и Богом. Так и ты поревнуй своему прародителю, и Бог защитит тебя; если же ты с воинами до смерти постраждете за православную веру и святые церкви, то блаженные будете в вечном наследии… Но, быть может, ты опять скажешь, что мы находимся под клятвою прародительской – не поднимать на хана рук, то знай, что клятву, данную поневоле, нам велено разрешать, и мы прощаем, разрешаем, благословляем тебя идти на Ахмата, не как на царя, а как на разбойника, хищника, богоборца: лучше, обманувши его, спасти жизнь, чем, соблюдая клятву, погубить все, т. е. пустить татар в землю на разорение и истребление всему христианству, на запустение и осквернение святых церквей и уподобиться окаянному Ироду, который погиб, не желая преступить клятвы. Какой пророк, какой апостол или святитель научил тебя, великого христианского царя, повиноваться этому безбожному, оскверненному, самозваному царю? Бог не столько за грехи, сколько за недостаток упования на Него, напустил на прародителей твоих и на всю землю нашу окаянного Батыя, который разбойнически завладел нашей землей, поработил нас и воцарился над нами, не будучи царем и не от царского рода. Тогда мы прогневали Бога, и Он разгневался на нас, как чадолюбивый отец, а теперь, государь, если ты надеешься от всего сердца и прибегаешь под крепкую Его руку, то помилует нас милосердный Господь…»

Но как ни было убедительно и красноречиво послание Вассиана, Иван Васильевич все-таки не решился вступить в бой с татарами. Когда река Угра, разделявшая русских от врагов, стала и татары легко могли перейти ее по льду, великий князь дал приказ своим полкам немедленно отступать. Ужас обуял тогда ратных людей: они могли подумать, что татары уже перешли реку и окружают их. Отступление русских было так поспешно, что походило на бегство. Но Ахмат и не думал их преследовать; татарам было не до этого: они были босы и ободраны, по словам современников, а в то время наступали морозы. Помощи от Литвы хану не было. Могли дойти до него и недобрые вести от Орды. Отряд русских воинов под начальством Ноздреватого в это время напал на беззащитный Сарай и разграбил его. Так было дело или иначе, но хан с ордой своей 11 ноября поспешно пошел назад и, проходя по литовским владениям, разорял и грабил их, злобясь на Казимира за то, что вовремя не помог ему.

Русские пищали XV в.

Великий князь торжественно вернулся в Москву. Все радовались, что дело обошлось так легко. «Не человек нас оборонил, – говорили в народе, – а Бог и Пречистая Богородица».

1480 г. считался последним годом владычества татар над Русской землей.

Скоро в Москву пришла радостная весть, что Ахмат погиб в борьбе с враждебной ему ордой (6 января 1481 г.). А двадцать лет спустя Кипчацкое царство (Золотую Орду) разгромил крымский хан Менгли-Гирей, союзник Москвы.