Меч и Крест - Лада Лузина

— Ну да! Я же прочла вслух «Salve». Салве — по-латыни «здравствуй».

— Ты уже говорила…

— А ты тогда сказала: «И вам привет». Ты поздоровалась с ним, и он нас впустил! А потом, когда я возвращалась с велосипедом, я точно помню, что поставила его на пороге, чтобы передохнуть, и снова произнесла «Salve», чисто машинально. Просто глаз цепляется за иностранное слово. И Миру я его тоже показывала. Но в панике, когда тебя на карнизе увидела, я, понятно, по сторонам уже не глядела…

— И Катя утром сказала «Salve», — вспомнила Чуб. — Выходит, когда ты здороваешься с ним, — поразилась новому чуду Землепотрясная, — дом тебя выпускает! И каждый, кто скажет простое «здрасьте», может попасть… — Она замялась и, не найдя нужного определения, завершила: — Туда, куда нельзя.

Сейчас загадка показалась ей даже слишком простой.

— Ну, в Киеве мало кто знает латынь, — утешила ее Ковалева. — Я тоже не знаю. Только два-три слова, пару выражений.

— Все равно, — упрямо насупилась Даша. — Любой профессор, который случайно его переведет…

— Нет, — окончательно догадалась Маша. — Не любой. Еще нужен ключ!

— Ключ, — повторила Даша озаренно.

Они молча посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, бросились в коридор, к шкафу с загадочными ключами.

Даша рывком распахнула дверь и восторженно оглядела уходящее в потолок пространство, нашпигованное, наверное, тысячью тысяч крючков:

— Значит, у нас действительно куча квартир. И то, что там чей-то офис, ничего не меняет…

Маша сняла один из ключей наугад.

— Большая Подвальная, 32, — зачла она висевшую на кольце картонку с адресом.

— Большая Подвальная, 9, — схватилась за другой ключ Даша.

— Большая Подвальная, 15.

— Большая Владимирская, 28. И зачем нам столько? Где-то я это уже слышала… Совсем недавно. — Чуб беспокойно воззрилась на подругу.

— 28! — Маша бесцеремонно вырвала ключ из Дашиных рук и уставилась на него округлившимися глазами. — Это же киевский адрес Васнецова! Я читала тебе сегодня утром.

— Точно, — успокоилась Даша. — Снова он! И у нас офис в его квартире?

— Офис. — Маша возбужденно уставилась на ключ. — А если… Хотя это совершенно невозможно! Но то, что происходит с нами, тоже невозможно — совершенно! А вдруг, — выпалила она залпом, — это и есть ключ в его квартиру?

— А я что сказала? — обиделась Чуб.

— Нет. Вдруг это вход в его квартиру сто лет назад?! Смотри! Владимирская, 28 — Васнецов. Подвальная, 32 — Леся Украинка. В 9-м жил писатель Паустовский, в 15-м — твой Сикорский. Все ключи не случайные…

— А Большая Подвальная?

— Наш Яр Вал! И первый вертолет Сикорский опробовал тут, во дворе пятнадцатого дома…

Маша круглоглазо уставилась на Дашу, ожидая ее реалистической реакции, но та, как ни странно, не стала проявлять свой талант к спорам.

— А вдруг и правда! — романтично сказала она. — Вот у нас и улочка! Одна с ведьмой, второй с вертолетом — насмотрелись и напридумывали. А вдруг они даже что-то видели, представляешь? — вцепилась Чуб в Машино плечо. — Видели, как Киевицы с балкона! А представь, как бы Сикорский обалдел, когда б мы к нему сейчас заявились? Жаль, пароля не знаем. Вряд ли это Salve.

— Может, и знаем… — Маша указала на подпирающую поднебесный потолок верхушку шкафа, где в окружении причудливых резных завитушек сидела тусклая металлическая табличка. — Нужно принести лестницу, иначе не прочтем.

Девушки дружно помчались в комнату за прописанной у книжных полок спиралевидной лестницей, и через пять минут Маша, стоя на последней ступеньке, многозначительно изрекла:

«Именем Отца моего велю, дай то, что мне должно знать!» «анекдот, парсуна, пора»,

окончила Даша, взирая на внутреннюю сторону дверцы, где висел новенький, набранный на компьютере листок. Она вопросительно задрала голову.

— Наверное, — отозвалась подруга, спускаясь, — произнеся пароль, нужно уточнить, что именно хочешь увидеть. «Пора» — в смысле день или час. «Парсуна» — личность…

— Или прикол.

— Нет. — Ковалева с облегчением приняла протянутую Дашей руку и соскочила на пол. — Анекдот — не обязательно прикол. Это по-старому означает — история.

— Надо будет попробовать как-нибудь. Только не сейчас. Сейчас нам, поверь, не до вертолетов! Ты не знаешь, что я узнала. Информация на миллион долларов! — импульсивно заявила Чуб. И замолчала: в свете последних бурных и объемных событий ее открытие показалось ей слишком уж предположительным и плоским. — Короче, Маруся, кажется, мы умрем уже сегодня.

— Сегодня? — удивилась Маша. — Почему?

— Помнишь про «рябая станет любой и боль сгорит в огне»? Так вот, Кылына имела в виду праздник Ивана Купала. Считается, что, умывшись купальской росой, можно очистить лицо от прыщей и прочего дерьма и стать землепотрясной красавицей. А в купальском костре вместе со старыми вещами люди сжигали свои неприятности, болезни и душевную боль. Он во-още от всего очищает: от зла, от дурного глаза. Раньше, когда наши князья древние на войну с татарами шли, они обязательно через очищающий костер прыгали… Я и раньше это читала, когда к вечеринке готовилась, но как-то одно с другим не сопоставлялось. А теперь сопоставилось! А ночь на Купалу сегодня вечером. И шабаш сегодня, тот, на который нас зазывали…

— Но ведьмы не умирают в ночь на Ивана Купалу, — убежденно возразила ей Маша. — Разве что с перепоя! Это ж один из трех самых разгульных ведьмацких праздников.

— Ладно. Я тебе сказала, а ты как хочешь! — надулась Чуб.

— Хорошо. А что ты еще про Купалу знаешь? — попыталась нащупать хоть какую-то версию подруга, знавшая про Ивана Купалу одно: название праздника удивительным образом объединило в единое целое христианского святого Иоанна Крестителя и языческое божество Купало, что, по мнению Маши Ковалевой, было однозначным свидетельством мудрости православия, публично сурового, но признававшего подспудно: истина все же посредине.

— Да все! — самовлюбленно объявила Землепотрясная. — Ночь перед праздником Крестителя — это наш славянский Хэллоуин, когда всякая нечисть, типа нас с тобой, может делать абсолютно все, что захочет.

— А еще что?

— Ну, папоротник цветет. Змеи, даже не ядовитые, обретают силу. Купаться без оберега нельзя, потому что водяной именинник и к себе утащит: наверное, все, что опускается в воду в этот день, он воспринимает как подарок. А раньше на праздник язычники девушку топили — типа, ему в жертву. И любовные групповухи на берегу устраивали — тогда это не считалось грехом, а считалось идеальной ночью для зачатия детей.