Меч и Крест - Лада Лузина

— Стой! — прервала его Маша нетерпеливо и даже грубо.

Во-первых, потому, что когда мужчина начинает объясняться тебе в любви, у женщин появляется странное и совершенно иллюзорное чувство, что так будет всегда, и значит, не так уж это и важно.

А во-вторых, а точнее, в самых-самых главных, рядом появилось некое осознание — оно притаилось где-то неподалеку, и Маша нетерпеливо защелкала пальцами, пытаясь подманить его поближе.

— Ты помнишь, писатель… Нет, он не историк… этот, как его? Нам Черешина про него рассказывала, когда говорила про Киев, который Александр II назвал русским Иерусалимом.

Мир посмотрел на нее с неподдельным интересом, с каким может глядеть на девушку, несущую околесицу, только истинно влюбленный.

— Петровский! — вспомнила Маша. И кисть ее сразу ослабла, повиснув в воздухе полураспустившимся цветком.

Она замолчала и настороженно обвела глазами комнату — теперь невидимое осознание было совсем рядом, оно стояло, не дыша, в одном из закутков. И было абсолютным и вмещающим в себя совершенно все, как матрешка, самой маленькой из которых и не таящей внутри никаких секретов была сама Маша, помещенная в матрешку другую, побольше — загадку двух и еще одного перевалившего за полдень дня, а третья, огромная и необозримая, звалась Киев — Город Киев, где и происходило все это, и происходило оно всегда.

— Ты знаешь почему… — провозгласила она возбужденно. Но ее прервал хриплый звон старинного ушастого телефона.

Говорившая обиженно сморщилась и, недоуменно приблизив к щеке телефонную трубку, услышала непривычно взволнованный голос Кати:

— Слава богу! Дозвонилась! У вас счас будет милиция! За кражу в музее. Таксист дал адрес. Беги!

— Куда? — очумела Маша.

— Домой.

— Меня выгнали, — пискнула она, не поспев осознать: это не повод для возражений.

Но Катя уже закричала:

— Клуб «Церцея». Это на Пушкинской. Рядом с «Бергонье». Я буду ждать у входа до полтретьего. Быстро!

— А Даша?

— Ее уже нашли!

Трубка заторопила ее пульсирующими гудками.

И заголосила вновь, едва вернувшись на свой насест.

— Ты где? — ударил Машу в ухо истеричный крик Даши.

— Я у нас дома…

— Я тоже у нас дома, — отчаянно проплакала Чуб. — Только тебя тут нет!

Даша выхватила из ботинка ключ с кошачьей головой (благословляя себя за эту дурацкую босяцкую привычку — носить ключ в носке!) и сунула его в замочную скважину, одновременно надавливая на звонок. Ключ провалился в пустоту, но это не имело значения — дверь уже открывали, и Землепотрясная ввалилась в образовавшуюся щель, наталкиваясь на неизвестного лысого дядьку с уютным сытым брюшком и смятой страхом физиономией. Попятившись, тот врезался в шкаф и задрожал всем своим желеобразным телом.

— Кто вы?! — всхлипнул лысый писклявым голосом, безуспешно пытавшимся быть грозным.

— А вы кто? — выпалила Даша, спешно захлопывая дверь.

Замок оказался не внизу, а почему-то вверху, и был совсем не старым, точнее, старым, быть может, даже 60-х годов, но никак не антикварным.

— Что с замком? — прикрикнула на лысого Чуб. — Где Маша?

— Здесь нет никакой Маши! — по-козлиному прогундосил тот. — Кто вы?

Брезгливо отмахнувшись от его вопроса, Даша вбежала в комнату и вросла ногами в пол.

Комната была не та! И даже не круглая, а прямоугольная, выходившая левым боком в другую, с полукруглым эркером, заставленную пожилой мебелью времен Дашиного детства.

На мгновенье она понадеялась, что просто перепутала этаж, хотя перепутать последний этаж, выше которого был только потолок чердака, было крайне проблематично. Но влекомая этой спасительной идеей, Чуб вынырнула на открытый балкон и сразу поняла: он остался прежним, тем самым — лишенной перил бетонной площадкой «для взлетов» под остроконечным колпаком серой крыши.

Она затравленно обернулась на толстяка и заорала от бессилия:

— Когда вы сюда въехали? Когда?!

— В семидесятых, — ответил хозяин криво.

В дверь зазвонили.

— Не открывайте! — заорала Даша. — За мной гонятся. Они и вас убьют тоже!

Ей некогда было выбирать выражения.

Лысый застыл, глядя мутным и молящим об ошибке взглядом на крепкую экспрессивную девицу, замотанную в национальный желто-голубой флаг, — сумасшедшую и однозначно буйную!

Даша кинулась к телефонному аппарату и морщась набрала номер.

— Стой, кому сказала! — рявкнула она, угрожающе хватаясь за древко.

Лысый, тихо попятившийся по стене в сторону сотрясаемой ударами и воплями звонка двери коридора, снова замер и отчаянно скосил глаза куда-то вбок. Древко потянуло за собой полотнище флага, и из-под него вынырнула Дашина грудь, оптимистичная и крепкая, как яблоко «Слава победителю».

— Алло, — услышала она растерянный Машин голос.

— Ты где? — истошно взвыла Даша, пытаясь поймать ногами желто-голубую ткань и зажать ее между ног.

— Я у нас дома.

— И я у нас дома. Только тебя здесь нет! Здесь только какой-то лысый. Он здесь живет. Это совсем другая квартира!

— Ты ошиблась квартирой? — осторожно удивилась Маша.

— Нет, я не ошиблась, это наша квартира! Но она совсем другая, и мы тут не живем!

Лысый жалобно скривился, пытаясь сжаться в комок.

— Так это вы?! — в ужасе простонал он вдруг с выражением «Господи, за что мне это?». — Это вы?!

— Кто — я? — отвлеклась Даша.

— Воровка! Наводчица! Из-за вас… Но как? Как вы сюда? — затрепетал лысый, явно намереваясь поседеть от страха (если бы ему еще было чем седеть).

— Убью, если сдвинешься с места. Понял? — плотоядно прорычала Чуб, грозя ему телефонной трубкой.

Но противный толстяк, неприятно булькнув ртом, со всех ног бросился к дверям.

— Милиция! — заголосил он. — Спасите! Она здесь!

— Думай быстрей, я тебе перезвоню! — выхлопнула Даша и понеслась к балкону.

Долю секунды она стояла на плоской площадке, плача об отсутствующей, недоступной метле, а затем, решительно завернувшись в знамя родины, шагнула на карниз и пошла по нему, прижимаясь к стене и мужественно пытаясь не глядеть вниз.

Уронив на стол запищавшую короткими гудками трубку, Маша («Я сейчас, Мир!») ринулась на лестничную площадку.

— Даша, Даша! — позвала она, перекидываясь через перила. Слова отрешенно растворились в тишине.

Она начала спускаться вниз. Ее мысли зависли, как картинка на экране компьютера с недвижущейся, уже неподвластной «мышке» стрелкой. Ковалева никогда не умела думать быстро, а в экстремальной ситуации, требовавшей моментальной реакции, просто глупела на счет три.