Меч и Крест - Лада Лузина

— О чем это вы? — из кухни вышел Мир с озабоченным, отчужденным лицом. — Я должен уехать, — прилип он глазами к Маше. — Ненадолго. — Мир попытался оторвать взгляд, но не смог. — Ты дождешься меня? Дождись, пожалуйста! Нам, — картинно провел он пальцем по горлу, — вот так договорить надо! Это важно.

— А что случилось? Куда ты? — заволновалась его непоседливая возлюбленная, не дослушавшая жизненно важное объяснение в любви.

— Кока звонил. Он одну практикантку из медучилища подцепил, сейчас в кафе с ней зависает.

— И что она рассказала?

— Много интересного, — абстрактно ответил Мир, с подозрением глядя на Чуб.

Та ответила ему не менее нелюбезным взглядом. Хотя подозрение с Красавицкого было снято, слишком красивые мужчины вызывали у Даши примерно те же чувства, что и у Маши, — слишком крупные купюры.

«А ведь Маша так ничего и не знает про Присуху, — с ужасом осознала она. — Ой!»

— Говори при ней, мы ведь все вместе, — затеребила влюбленного Маша.

— Хорошо, — нехотя выдавил тот. — Есть серьезная зацепка. Практикантка подтвердила, что сумасшедшие вели себя последние две ночи, как настоящие сумасшедшие. Вчера ее не было, ей рассказывали. Но позавчера, когда она дежурила, понадобилось несколько часов, чтобы собрать и успокоить их всех. Митю, например, нашли лишь под утро, под лестницей за ящиками с новой аппаратурой. И на одежде у него была кровь. Они решили, что он поранился, и сразу же отвели его к Снуровскому…

— Митя — это тот шизик, с которым мы утром?.. — возбудилась Землепотрясная.

Мир недовольно поморщился в ее адрес. Лаконично ввел ту в курс дела и снова безудержно прилип взглядом к Маше:

— Митя, — подчеркнул он, — действительно там на привилегированном положении. Эдакий наследный прынц психушки. Во-первых, платник — раскаявшийся отец исправно вносит крупную сумму каждый месяц. Во-вторых, врач «дядя Киря» носится с ним, как дурень с писаной торбой. Но это не самое интересное. — Красавец стал чернее тучи. — Практикантка сказала, что в числе прочей исторической околесицы, которую любит повторять наш прынц, он утверждает, будто его род ведет начало от гетмана Мазепы.

Глава семнадцатая,

повествующая о том, что люди гибнут за металл

…синее пламя выхватилось из земли; середина ее вся осветилась и стала как будто из хрусталя вылита; и все, что ни было под землею, сделалось видимо как на ладони. Червонцы, дорогие камни, в сундуках, в котлах… Как безумный, ухватился он за нож, и безвинная кровь брызнула ему в очи… Дьявольский хохот загремел со всех сторон.

— Клад гетмана! — взвизгнула Даша. — Все сходится! В ночь на Купалу открываются клады! Но только тому, кто душу нечистому продаст, — помните, как у Гоголя? Вот почему его не пугает бетон: он надеется, что после всех обрядов клад откроется ему сам. Я же тебе сразу про клад сказала! И на Митю указала первая: это он!

— Ты сказала: «да вот хоть он», — угрюмо выправила Маша. Вид у нее был отчего-то недовольный. — Послушай, — разволновалась она. — Обязательно выясни у этой девушки, есть ли у Мити красная ветровка. Ночью папа видел кого-то в красной куртке… А если у Мити такой нет, спроси, нет ли ее у его врача.

— Но и это еще не все. — Мир сумрачно посмотрел на любимую. — Позавчера практикантку послали звать Митю к обеду, и она нашла его возле Кирилловской церкви беседующим с девушкой. Красивой и хорошо одетой. В босоножках с малиновыми цветами…

— Рита? — ошеломленно вскрикнула Маша.

— Скорее всего.

— Ты должен показать медсестре ее снимок! — Маша побежала за рюкзаком и вернулась уже медленным шагом, неуверенно сжимая в руке фото их группы: было видно, что отдавать его ей внезапно расхотелось.

Помедлив, Мир взял снимок из ее сомневающихся рук и замер, уставившись на красное сердечко, которым были обведены их лица.

— Маша, — горько сказал он. — Маша… Я больше никогда тебя не обижу. Я обещаю, что никогда не сделаю тебе ничего плохого!

И Дашу неприятно передернуло от этой фразы, слышанной ею уже пару десятков раз.

«Ну почему, — многоопытно проныла она, — все мужчины начинают любовные отношения с обещания не сделать тебе ничего плохого? И почему до нас доходит только с двадцать пятого раза: если, влюбившись, он вдруг зарекается не делать ничего плохого, это означает лишь то, что до тебя он уже испаскудил жизнь куче баб. Впрочем, этому и говорить ничего не надо, у него это на роже написано — крупным почерком!»

Красавицкий катастрофически не нравился Даше все больше и больше, и не потому, что был так уж плох, а оттого, что был живым и вопиющим воплощением ее вины.

«Через несколько часов Присуха пройдет, и что тогда?.. Она же влюблена, она уже верит, что он ее любит! Может, подпаивать его регулярно?»

Честное слово, ради подруги Чуб была готова даже на это!

— И чего ты в нем нашла? — проплакала она, едва за красавцем закрылась дверь. — В нем же, кроме морды, вооще ничего нету!

— Неправда! — заняла оборону Маша.

— А что? — кинулась в атаку Землепотрясная. — Бабки? Так деньги, небось, родительские. Он ведь нигде не работает?

— Нет.

— Видишь! Ну чем, чем он тебе нравится? Или он тебе уже не так нравится? — с надеждой протянула она.

— Я люблю его! И всегда его любила, — горячо закричала Маша (но в голосе ее прозвучал предательский звон сомнения). — Он умный!

— Да ты в десять раз умнее!

— И смелый.

— Мы смелее! Помнишь, вчера…

— Он тоже историк, у нас много общего! Но он не как я, он умеет держаться. У него есть чувство собственного достоинства, и уверенность, и манеры, и одевается он всегда хорошо…

— Она его за брюки полюбила, а он ее за безупречный вкус! — презрительно проскандировала Чуб. — Думаешь, он тебя на самом деле любит? Да просто… Просто…

Нет, она не могла сказать.

Позже. Потом — непременно!

Но не сейчас.

— Просто, — начала выворачиваться она, — он уцепился за тебя, как за соломинку. Вы — как двое на необитаемом острове, — кроме тебя, ему никто не верит и не понимает. А как только его проблема рассосется…

— Знаешь, я тоже так думаю, — нелогично согласилась вдруг Ковалева. — Потому что я ему почему-то не верю. То есть верю, что он не лжет, — заверила она. — А в саму любовь — нет! Мне все время кажется, что он как будто сам ошибается, — будто ему только кажется, что он меня любит, а потом выяснится, что это ошибка. И вся его любовь — как за стеклом витрины или телевизора. В двух шагах от меня, но не со мной. Понимаешь?