Ничто. Остров и демоны - Кармен Лафорет

В глазах Пабло сверкнул веселый огонек, в них промелькнуло заметное облегчение, когда он увидел, что Марта посерьезнела. Девочка с достоинством сжала губы.

— Извините, что я помешала вам. Больше такого не случится.

Пабло собирался было что-то сказать. Но вместо этого нелепо швырнул сигарету, которую только что зажег, и раздавил ее каблуком. Чуть кивнул головой, повернулся и ушел. Подходя к противоположному тротуару, он услышал, что Марта бежит за ним.

— Пабло… Погодите. Одну минуту.

Художник остановился. Досадливо вздохнул.

— Вы думаете, я пришла к вам просто так, без всякого дела?

Пабло снова посмотрел на часы. Как это обычно бывает, нарочитые жесты делали его немного смешным. Он подождал, пока девочка заговорит.

— А если мне надо сказать вам что-то очень важное… если речь идет… о моей жизни? — выдумывала Марта. — О том, что меня подстерегает страшная опасность? А вы знаете, что вчера меня приходили предупредить?.. И я… я хотела только рассказать вам…

Вдруг ей стало нестерпимо стыдно своих слов. В отчаянье она умолкла.

— Марта, я не идиот и не мальчишка. Если я говорю, чтобы ты оставила меня в покое, значит, так нужно и для твоего блага, и для моего спокойствия. Понятно?.. Наконец, я не хотел говорить тебе, но я обещал одному человеку, что не буду больше разговаривать с тобой на улице, потому что это компрометирует тебя в глазах городских жителей.

Марта смотрела на него с недоумением.

— Но кому какое дело?.. Что в этом плохого?.. И это говорите вы, вы, который всегда смеется над такими глупостями…

Вдруг она показалась ему намного старше.

— Это сказала Онеста?

Пабло улыбнулся.

— Нет. Что за ерунда!

— Правда?

— С чего мне лгать? Это не Онеста, но я все равно не скажу, кому я дал такое обещание. Это очень разумный человек, заинтересованный в твоем благополучии… Ну, давай руку и простимся, а?

Марта не подала ему руки. Пабло пожал плечами, решительно повернулся и ушел. На этот раз девочка не побежала за ним.

Она стояла, не двигаясь, возле живой изгороди, тупо глядя в землю. Покрытая тенями мостовая словно качалась под ее ногами. Этот разговор окончился так быстро, что она еще не успела полностью понять его значения. Не понимала она и того, почему так дрожат ее руки. Она прикусила пальцы, чтобы унять дрожь.

Подняв глаза, Марта увидела, что Пабло садится в автобус. Он не повернул свою темноволосую голову, не взглянул на девочку. Ему ничего не стоило бросить ее в оцепенении посреди улицы. Если когда-то он и вправду смотрел на нее как на сильную, считал ее своим другом, то сегодня она была для него всего лишь назойливой лживой девчонкой, недостойной и минуты внимания. Теперь ей и в самом деле хотелось, чтобы ее жизни угрожала опасность! Ах, если бы ее кто-нибудь убил, с каким бы ужасом Пабло, побледнев, выслушал весть о ее смерти!

Марта побежала к морю и остановилась у ограды, идущей вдоль пляжа. Отсюда она увидела едва тронутую рябью тихую воду бухты, защищенной от больших волн молом. Пляж был пуст. В стороне сохли на солнце лодки… Только иностранцы купаются в феврале.

Она представила себе, как бросается в море, чтобы утопиться. Но эта мысль вызвала у нее улыбку, хотя по ее щекам катились две крупные слезы: ведь, очутившись в воде, она тотчас же поплывет. Марта страстно любила плавать, нырять, скользить на волнах.

Она задумчиво отерла слезы. Мысль о самоубийстве сменилась другой, гораздо более приятной — она вообразила, как плывет, борясь с могучей стихией. На несколько секунд эта картина отвлекла ее, словно и в самом деле все ее силы сконцентрировались для борьбы. О смерти уже не могло быть и речи, но немедленно искупаться тоже нельзя — для этого на всяком приличном пляже полагается иметь подходящую одежду.

А море звало ее, она ощущала его соленое дыхание, слышала шелестящий рокот. Марта спустилась по ступенькам, ведущим на пляж, сняла туфли и с удовольствием растянулась на песке неподалеку от лодок. Солнце щекотало ноги, в рот залетали сухие песчинки.

Оказалось, что на пляже она вовсе не одна. Кучка оборванных полуголых мальчишек играла на песке с каким-то гвоздем. Их было полдюжины, живых, задорных, золотисто-смуглых, кричавших что-то нараспев пронзительными голосами, которые громко звенели в порывах морского ветра. Марта рассеянно следила за ними. Вдруг они соединили головы и принялись шептаться. Один приблизился к ней. С жесткими волосами, концы которых выцвели от солнца и соленого воздуха, и ртом до ушей он походил на чертенка.

— Послушайте, мисс… guay peny[16].

Вот о чем, оказывается, совещались эти оборвыши.

— Убирайся к дьяволу!

Марта сказала это с такой злостью, что мальчишка пустился наутек, и сквозь дыры рваных штанов она увидела его ягодицы; это зрелище вызвало у девочки нервный смех, от которого на глаза навернулись слезы.

Видя, как она лежит на песке, ребята приняли ее за эксцентричную англичанку. «Теперь эти чертенята научатся попрошайничать по-немецки, — подумала она, желая хоть как-то встряхнуться и заполнить чем-то пустоту, от которой у нее кружилась голова. — Хосе говорит, что Гитлер ведет немцев к мировому господству, и скоро у нас будет больше немецких туристов, чем английских». Она внимательно посмотрела на горку песка у нее перед глазами и пришла к безутешному выводу: «Но мне-то что до этого?..» Марта пожала плечами, и слезы снова закапали в песок. На несколько минут шум моря, блеск солнца и, тени облаков скрылись от нее за пеленою слез.

Мальчуганы в лохмотьях продолжали свою шумную возню: они дрались, ссорились, играли в чехарду. Удивительно, как еще им всем не пришло в голову подойти к ней и, ковыряя в носу, стать вокруг, чтобы рассмотреть ее поближе. Рассеянно и бездумно Марта глядела на ребят. Хороший у них сейчас возраст. Отчего она прежде думала, будто быть ребенком скучно? Она попробовала вспомнить, что делала на берегу летом, когда была маленькой, и почему ей было так весело. Каждое утро дедушка посылал ее со служанкой на Лас-Кантерас. То был пляж намного больше этого. Изогнутый в форме раковины, он тянулся по другую сторону перешейка на несколько километров и летом кишел народом, пестрел кабинками для переодевания. Она играла с другими малышами, детьми подруг ее матери. Они строили из песка замки и кораблики, а прилив разрушал их. Когда в полдень дедушка приходил за ней, ей всегда казалось, что он появился слишком рано. Тогда у нее не было никаких забот. Чтобы стать счастливой, ей не нужно было уезжать с острова и знакомиться с разными людьми, похожими на сложных героев книг. Все это пришло гораздо позже, а с того дня, когда она узнала о приезде мадридских родных, превратилось в некое подобие болезни. Но ее герои один за другим отворачивались от нее… По правде говоря, родные оказались совсем не такими, как представляла себе Марта, зато Пабло был именно таким.

Глубоко задумавшись, она уселась на песок, лицом к морю. Марта не могла понять, почему Пабло ей так нужен. Почему ей хочется стать перед ним на колени и умолять его, чтобы он уделил ей хоть немного внимания; почему ей хочется сказать ему: «Вам я могу открыть свою душу».

«Запомни: нельзя преследовать того, кто тебя отвергает… Нельзя, ни за что». Она повторила этот вывод медленно, твердо. Казалось, здесь, на берегу, сидят рядом две Марты, одна готовая плакать навзрыд, бить ногами, как маленькая, бежать вслед за Пабло и просить у него объяснения, почему он так внезапно отверг ее дружбу, — и другая, неумолимая, даже насмешливая, повторяющая, что нельзя быть назойливой, нельзя терять достоинство, нельзя становиться одержимом истеричкой вроде Пино. Надо думать о другом. О чем угодно.

«Завтра я захвачу свой купальник».

Лучшее средство от горя — это противопоставить ему ясные, конкретные мысли. Человек может без стеснения предаваться радости, даже самой буйной — радость никому не мешает, никого не задевает… Каким бы безудержным ни было твое веселье, никто тебя не осудит. Но горе должно таиться глубоко в душе. Не надо выставлять его напоказ, оно никого не интересует. Пабло, думала Марта, тоже скрывает свое горе, потому что он настоящий, он цельный человек… И только перед ней он раскрылся однажды, да и то на какой-то миг, в очень странных обстоятельствах. И может быть, именно поэтому он и стал прислушиваться к людским толкам и так легко отверг ее дружбу. Очень вероятно, что теперь Пабло стыдится ее. Никто, кроме Марты, не знает о его горе. Все остальные, — ее родные, например, — считают, что вдали от жены Пабло блаженствует.

«Если бы кто-нибудь знал, как я люблю Пабло, знал о моей мечте уехать отсюда и потом… делать что-то, писать… так, чтобы созданное мной осталось навсегда… Если бы кто-нибудь знал мои секреты, я, наверное, возненавидела бы этого человека… Любого человека, кроме Пабло».