Ничто. Остров и демоны - Кармен Лафорет

Нельзя тратить дни, тратить прекрасные минуты жизни на то, чтобы ждать человека, который все не появляется, на то, чтобы пугаться, вообразив себе стук его трости по мостовой. Нельзя. Я уже тысячу лет здесь, в этом краю, и я говорю тебе: «Ты ничего не знаешь, ничего не ищешь. Ты безумная».

Марта продолжала сидеть. Она не знала, сколько времени просидела так, опираясь на ствол драконова дерева, полузакрыв глаза от усталости. Она не знала, что в эти часы некоторые люди говорили о ее прогулках с художником, как о чем-то неприличном, недопустимом для девушки ее круга. И она, прислонившись к стволу дерева, старалась понять, почему так тяжела и тосклива стала ее жизнь.

Вдруг она вздрогнула, как будто среди глубокого сна кто-то позвал ее, и очертания растений в безжалостном сиянии дня потемнели перед ее глазами.

Она вскочила на ноги. С новой силой неудержимо вспыхнуло в ней желание увидеть художника. Она пустилась бежать через старый парк Дорамас, где тропические растения кидали причудливые тени на желтые тропинки. По дороге она мало-помалу успокаивалась.

Оказавшись на улице, по которой катили автобусы и проносились автомобили, на улице, купающейся в блеске моря, она остановилась… Как снова безо всякого предлога войти в дом этого человека? Так не поступила бы ни одна девушка. Она остановилась, чтобы подумать, и ей показалось, будто все ее подруги, застенчивые, скромные, благонравные, держат ее за юбку.

До ее ушей донеслись пушечные выстрелы и дальний звон колоколов, словно в городе начинался какой-то праздник. Море поднялось. Прилив достиг высшей точки. Это — полдень. Облака торопливо неслись в небесной вышине…

Она испугалась. Все, что было в ней от девочки из буржуазной семьи, вдруг в тревоге восстало против ее намерения, и, пожав плечами спокойно и покорно, Марта отказалась от него. Она села в автобус, и он повез ее, зажатую среди других людей, растрепанную морским ветром, в сердце Лас-Пальмас, где на берегу Гинигуады, рядом со старинным районом Вегета, жили ее родственники.

Она ехала, как оглушенная, думая только о том, что опаздывает к обеду, и даже не заметила флагов, развешанных на балконах домов. Когда Марта вступила в низкую прохладную прихожую и толкнула деревянную решетку, за которой виднелся дворик, уставленный кадками с пальмами и бегониями, она еще ничего не знала. Вокруг дворика шла застекленная галерея. Услышав звон колокольчика над решеткой, в одно из окон высунулась Онеста.

— Входи, входи, Мартита… Мы так рады!.. Даниэлю стало плохо.

Марта поразилась. Если оставить в стороне то, что Даниэлю страшно нравилось, когда за ним ухаживают и говорят о нарушениях его пищеварения, она не видела никакой связи между радостью и болезнью дяди.

Безудержный глупый смех разбирал Марту, пока она поднималась по широкой лестнице. А что, может… для Даниэля, который если и болен, так только мнительностью, заболеть по-настоящему — это праздник?.. Правда, такая мысль все же казалась невероятной, но когда Марта входила на верхнюю галерею, она вся тряслась от смеха. Ее заключила в объятия сперва Онеста, а затем Матильда, обычно такая сдержанная.

— Конец войне!.. Победа.

— Война кончилась?

— Нет, еще нет… Но фактически… Барселону взяли!

Когда уже стемнело, когда, сама того не замечая, Марта была не в силах больше кричать и петь, пить и визжать, заходить в набитые людьми кафе, толкаться по опьяневшим улицам, — она встретила Пабло.

Марта вышла на улицу со своими родными. Потом рассталась с ними и присоединилась к группе молодежи, среди которой был Сиксто, офицерик, танцевавший с ней на празднике у нее дома, и несколько школьных подруг. Они отправились в танцевальный зал на пляже Лас-Кантерас. А потом Марта убежала от них…

Нельзя сказать, чтобы она скучала. Но она веселилась бы куда больше, если б не навязчивое желание встретить художника, заставлявшее ее жадно озираться по сторонам повсюду, где бы они ни оказывались.

Марта любила танцевать. За окнами зала горел великолепный закат. Солнце уходило в море, расцветив небо такими красками, окружив себя такой пышной свитой облаков, отражавшихся в воде, что, казалось, оно разделяет безумство людей, участвует в их празднике.

Сиксто был славным и хорошо танцевал. Он слегка подвыпил и много рассказывал о войне. Говорил, что у него через всю грудь тянется шрам от штыка. Он готов был снять гимнастерку и показать этот шрам, и только возражения девочек остановили его. Марта знала, что она нравится Сиксто. Это было бы ей приятно, если бы не мучавшее ее беспокойство, если бы не эта странная сила, которая звала идти дальше, искать снова и снова.

Не простившись, Марта ушла при первой возможности. Она пустилась бродить по улицам, как всегда, одинокая и нетерпеливая, натыкаясь на людей, проезжая один квартал на автобусе и три проходя пешком, среди солдат, фалангистов, крестьян и взбудораженных женщин — все пели и кричали, как во время карнавала, радуясь, что пришел конец войне. Люди толкали ее, шептали что-то на ухо, некоторые мужчины хотели танцевать с ней прямо посреди улицы. Но Марта все время искала, среди кричащих и смеющихся лиц она искала одно-единственное, дорогое лицо. Потом она шла дальше, прокладывая себе путь локтями. Шла вперед. Небо над ней уже потемнело, зажигались фонари, огни в домах. Вверх взлетали ракеты и крики.

Она заглядывала в окна кафе, забитых народом, наполненных светом и дымом. Затем стала в них заходить. В одном из кафе она прошла мимо столика, где сидели Матильда и Даниэль с друзьями, не замечая их, пока они не схватили ее за юбку.

— Ты пришла проститься? Уезжаешь домой?.. Ты оставила у нас свою куртку. Хорошо повеселилась?

Марта смотрела на них, ничего не понимая. Она была бледна от усталости.

Какая-то толстая дама, сидевшая рядом с Даниэлем, громко закричала ему, словно боясь, что он не услышит:

— Это дочь вашей сестры, правда?

— Нет, моего брата…

— Я говорю о белокурой сеньоре, которая раньше сидела здесь. Они так похожи!

Матильда рассмеялась:

— Она думает, что Марта — дочь Онесты.

Марта, присевшая на минуту между Даниэлем и Матильдой, недовольно посмотрела на толстую даму. У нее кружилась голова, но даже сейчас, смертельно усталая, она не хотела походить на Онесту.

Раздосадованный Даниэль покраснел.

— Моя сестра не замужем.

Марта, откинув голову на спинку стула, вдруг увидела прямо перед собой Пабло и Онесту. Она почувствовала болезненный толчок в грудь. Пабло пил и курил. И Онеста пила и курила. Они сидели рядом, отделенные от девочки длинным залом, дымом сотен сигарет, волной разговоров. Марта припомнила фразу: «Ваша мама приходила сегодня утром». Так сказала служанка в отеле, где жил Пабло. Тогда она не поняла. Онеста и Пабло. Она была похожа на эту старую светловолосую женщину, с жеманным плоским лицом… Значит, Онеста приходила к Пабло.

Как во сне услышала она голос Даниэля; он предлагал позвонить в усадьбу и сказать, что Марта остается у них в Лас-Пальмас, потому что она очень плохо выглядит.

В этот миг Пабло увидел ее. Он увидел ее и с веселой улыбкой издали помахал рукой. Пабло и Онеста были не одни: за большим столом сидело много народу. Ничто в их поведении не указывало на большую близость, чем та, что существовала, например, между Мартой и Даниэлем с Матильдой. Конечно, все были под хмельком, или, может быть, это Марта видела их словно сквозь слой воды — так расплывались и дрожали улыбки и лица. Скорее всего, она сама была пьяна. Но Пабло не наклонялся к Онесте. Ведь он даже не уважает ее: в один из немногих, редчайших дней своей жизни, когда Марта разговаривала с Пабло, он мимоходом упомянул об Онес в шутливом тоне: «Да, чем-чем, а умом твоя тетка не блещет». Так сказал Пабло, она вспомнила о его словах со злорадной жестокостью. И тут же ей стало стыдно. Стыдно настолько, что захотелось провалиться сквозь землю, скрыться от своей собственной совести. Думать так — значило быть такой же низкой, как люди, которых она презирала. Это значило быть недостойной дружбы Пабло. Она просто пьяна. В другое время она не такая.

Матильда в испуге увидела, что у Марты покраснели глаза, по-детски подергиваются губы.

— Боже мой! Ты пила?

— Да, и еще этот дым… Я пошла. Я пойду домой, к вам домой… Позвоните… Я только попрощаюсь с…

Она легко пробралась через зал к их столику. Собственно, она шла к Пабло. Вероятно, она была совершенно пьяна, потому что двигалась механически, словно ее тянули за веревочку.

Когда Марта приблизилась, старательно обходя людей, преграждавших ей путь, произошла сцена, ошеломившая и протрезвившая ее. Какой-то человек, в стельку пьяный, который перед тем, сидя за стойкой бара, долго смотрел на Пабло и вместе с друзьями покатывался от хохота, спотыкаясь, подошел к художнику и встал напротив него; никто не попытался его удержать — он всех застиг врасплох. Навалившись на мраморный столик, он выплюнул в лицо Пабло грязные, жестокие, неожиданные слова: