Поэзия английского романтизма XIX века - Уильям Блейк

1816

Гимн интеллектуальной красоте

Перевод В. Рогова

[386]

Незримого Начала тень, грозна,Сквозь мир плывет, внушая трепет нам,И нет препон изменчивым крылам —Так ветра дрожь среди цветов видна;Как свет, что льет на лес в отрогах гор луна,Ее неверный взор проникВ любое сердце, в каждый лик,Как сумрак и покой по вечерам,Как тучки в звездной вышине,Как память песни в тишине,Как все, что в красоте своейТаинственностью нам еще милей.

Куда ты скрылся, Гений Красоты,Свой чистый свет способный принестиТелам и душам в их земном пути?Зачем, исчезнув, оставляешь тыЮдоль скорбей и слез добычей пустоты?Зачем не может солнце векТкать радуги над гладью рек?Зачем все сущее должно пройти,А жизнь и смерть, мечта и страхМрак порождает в наших днях?Зачем исполнен род людскойЛюбовью, гневом, грезами, тоской?

Вовек из горных сфер на то ответПровидец и поэт не получил,Затем-то Демон, Дух и Хор Светил —Слова, что обличают много летБессилие умов, и чар всесильных нет,Способных с глаз и духа снятьСомненья вечную печать,Твой свет лишь, как туман, что горы скрыл,Иль звуки, что, звеня струной,Рождает ветерок ночной,Или ручей, луной зажжен,Привносит правду в наш тяжелый сон.

Любви, Надежд, Величья ореол,Подобно облаку, растает вмиг;Да, человек бессмертья бы достигИ высшее могущество обрел,Когда б в его душе воздвигнул ты престол,Предвестник чувств, что оживятИзменчивый влюбленный взгляд,О жизнетворный разума родник,Меня целишь ты, — так в ночиВиднее слабые лучи!Останься, чтоб могильный прахНе стал мне явью, словно жизнь и страх.

Блуждал я в детстве по ночным лесам,В пещеры шел, среди руин бродил,Мечтая вызвать мертвых из могил,Вопрос о высшем обратить к теням.Взывал я к пагубным для юных именам,И все ж ответа не слыхал.Но я однажды размышлялО бытии, а ветер приносилПредвестья радостные мнеО певчих птицах, о весне —И мне предстала тень твоя,И с воплем руки сжал в экстазе я!

Тебе я был пожертвовать готовВсе силы — и нарушен ли обет?Дрожа, рыдая, через много летЗову я тени тысячи часовИз сумрака могил, — любви и мысли кровИх привечал, они со мнойПеремогали мрак ночной;Чело мне озарял отрады светЛишь с думой, что от тяжких путТвои усилья мир спасутИ, грозный, то несешь ты нам,Чего не выразить моим словам.

Свет пополудни безмятежно строг,И осени гармония дана:В те дни лучами твердь озарена,Каких не знает летний солнцепек,Каких представить он вовеки бы не мог!О Дух, о юности оплот,Да будет от твоих щедротПокоем жизнь моя теперь полна;Внуши тому, кто чтит тебяИ все, вместившее тебя,Дух светлый, чарою твоейСебя бояться и любить людей.

1816

Лорду-канцлеру

Перевод А. Парина

[387]

Ты проклят всей страной. Ты яд из жалаГигантской многокольчатой змеи,Которая из праха вновь восстала[388]И гложет все — от духа до семьи.

Ты проклят всеми. Воет правосудье,Рыдает правда, стонет естество,И золото — растления орудье, —Изобличает злобы торжество.

Пока архангел в безразличье сонномС судом верховным явно не спешитИ, безучастный к всенародным стонам,Тебе в твоих злодействах ворожит,

Пусть вгонит в гроб тебя слеза отцова,А стон дочерний в крышку гвоздь вобьет,Пусть наше горе саваном свинцовымТебя к червям навеки упечет.

Кляну тебя родительской любовью,Которую ты хочешь в прах втоптать,Моей печалью, стойкою к злословью,И нежностью, какой тебе не знать,

Приветливой улыбкою ребячьей,Которая мой дом не будет греть, —Потушен злобой жар ее горячий,И стыть ему на пепелище впредь. —

Бессвязною младенческою речью,В которую отец хотел вложитьГлубины знанья — тяжкое увечьеГрозит умам детей. Ну как мне жить? —

Биеньем жизни, резвостью и прытью,С какой ребенок крепнет и растет(Хотя сулят грядущие событьяНе только радость, но мильон забот),

Тенетами убийственной опеки,Вогнавшей горечь в юные сердца —Откуда столько злобы в человеке,Чтоб в детском сердце умертвить отца? —

Двуличием, которое отравитСамо дыханье нежных детских губИ, въевшись в разум, мозга не оставит,Пока в могилу не опустят труп,

Твоею преисподней, где злодействаГотовятся во тьме в урочный часПод пеленою лжи и фарисейства,В которых ты навек душой погряз,

Твоею злобой, похотью звериной,Стяжательством и жаждой слез чужих,Фальшивостью, пятнающей седины, —Защитой верной грязных дел твоих,

Твоим глумленьем, мягкостью притворной,И — так как ты слезлив, как крокодил, —Твоей слезой — она тот самый жернов,[389]Который никого б не пощадил, —

Издевкой над моим отцовским чувством,Мучительством злорадным и тупым —С каким умением, с каким искусствомТы мучаешь! — отчаяньем моим,

Отчаяньем! Оно мне скулы сводит:«Я больше не отец моих детей.Моя закваска в их сознанье бродит,Но их растлит расчетливый злодей».

Кляну тебя, хоть силы нет для злобы.Когда б ты стал честнее невзначай,Благословением на крышку гробаЛегло б мое проклятие. Прощай.

1817

Смерть

(«Навек ушли умершие, и Горе…»)

Перевод В. Рогова

[390]

Навек ушли умершие, и Горе,У гроба сидя, их зовет назад, —Седой юнец с отчаяньем во взоре, —Но не вернутся друг, невеста, братНа еле слышный зов. Лишь именамиОт нас ушедшие остались с нами,Лишь мука для души больной —Могилы предо мной.

О Горе, лучший друг, не плачь! Когда-то,Я помню, вместе любовались выНа этом месте заревом заката,Все безмятежно было, но, увы,Тому, что минуло, не возвратиться,Ушли надежды, седина сребрится,Лишь мука для души больной —Могилы предо мной.

1817

Озимандия

Перевод В. Микушевича

[391]

Рассказывал мне странник, что в пустыне,В песках, две каменных ноги стоятБез туловища с давних пор поныне.У ног — разбитый лик, чей властный взглядИсполнен столь насмешливой гордыни,Что можно восхититься мастерством,Которое в таки́х сердцах читало,Запечатлев живое в неживом.И письмена взывают с пьедестала:«Я Озимандия. Я царь царей.Моей державе в мире места мало.Все рушится. Нет ничего быстрейПесков, которым словно не присталоВокруг развалин медлить в беге дней».

1817

Минувшее

Перевод Б. Дубина

[392]

О тех мгновеньях позабудешь ты?В тени Любви мы их похоронили,Чтоб милых тел, не отданных могиле,Касались только листья и цветы.В цветах — отрада, что давно мертва,В листве — надежда, что угаснет вскоре.

Забыть мгновенья, что погребены?Но смутный ум раскаяньем томится,Но память сердцу тягостней гробницы,Но суд вершат непрошеные сны,Шепча зловещие слова:«Минувшая отрада — горе!»

1818