Большая семья - Филипп Иванович Наседкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как ремонт подвигается? — спросил Арсей кузнеца, с наслаждением затягиваясь дымом.
— Задержались малость, — ответил кузнец. — В колхозе «Борьба» три дня работал, фураж отрабатывал.
— Как у них?
— Думаю, лучше, чем у нас. Они уже почти подготовились к уборке. Да им и легче — меньше пострадали…
Помолчали. Петр Степанович щелчком сбил пепел с цыгарки.
— Конные лобогрейки дня через два закончим, — сказал он. — А за сноповязалку не ручаюсь.
— Что так?
— Не найдем шестеренку. И сами сделать никак не можем — все не получается.
— Без сноповязалки нам будет трудно.
— И потом еще… Для тракторов наши лобогрейки вряд ли подойдут.
— Что ж будем делать?
— Не знаю, — сказал кузнец. — Надо в район ехать, комбайн просить.
Арсей и сам об этом думал, но он помнил слова Потапова, что комбайны вряд ли поспеют к началу уборки.
— В районе сейчас нет ни одного комбайна, — сказал Арсей. — Старые сломаны, а новые не известно когда прибудут.
Он просил Петра Степановича еще раз хорошенько подумать над тем, как приспособить конные лобогрейки, чтобы они могли выдержать тракторную тягу. Кузнец обещал сделать все, что в его силах.
— Молотилку отремонтируем к сроку, — сказал он. — Только одной мало будет.
Это меньше беспокоило Арсея. Молотилку с конным приводом он надеялся раздобыть у соседей. А кроме того, если не к уборке, то к молотьбе, поспеет и комбайн. На худой конец, можно организовать молотьбу цепами. Значительно хуже обстояло дело с тарой для вывоза хлеба. Нехватало бричек, колес. Мешков не было совсем.
Арсей простился с кузнецом, вышел на улицу и остановился, раздумывая, куда итти. Небо только начинало светлеть над лесом. В поле ехать было еще рано. Арсей решил сходить к реке.
Справа от ворот парка, на том месте, где до войны был клуб, стоял Памятник десяти — двухметровый обелиск, сложенный из камня. Поставлен он был временно — его должны были заменить гранитным, — но сделан с любовью: гладко оштукатурен, выбелен, внизу обведен красной полосой. На одной стороне его были имена погибших героинь, на другой — предсмертные слова Тани: «Прощайте, товарищи! За нами — свобода!» Обелиск стоял в центре пятиконечной звезды, края которой были выложены дерном; вокруг пестрели яркие цветы.
Несколько минут Арсей, обнажив голову, неподвижно стоял возле памятника. Потом надел фуражку и медленно пошел в глубь парка. Молодые тополя безмолвствовали. Пятна лунного света сквозь листву деревьев падали на песок аллеи.
Дойдя до реки, Арсей разделся и с разбегу бросился в воду. Она тысячами острых игл впилась в тело.
Вынырнув далеко от берега, Арсей поплыл, широко размахивая руками. Радостное ощущение силы и молодости охватило его. Он встряхивал от удовольствия головой и, касаясь подбородком взбитой волны, звонко фыркал.
Он достиг середины реки и поплыл обратно, перевернувшись на спину. Над ним простиралось огромное небо, усеянное звездами. Он сравнил их блеск с блеском глаз Ульяны и рассмеялся, думая о том, как холодны и равнодушны звезды!..
Арсей плыл легко и медленно. Прохладная вода ласкала тело, мягко шуршала, чуть пенилась. Голова была свежей и ясной, а мускулы наливались упругой живительной силой. Все неприятности отошли куда-то и оставалось лишь радостное ощущение собственного бытия. Вот так бы всю жизнь легонько плыть под звездами, не спеша, ни о чем не думая! Он усмехнулся этой внезапной и нелепой мысли и, перевернувшись, звонко ударил ладонью по воде.
Возле куста, у которого лежала одежда Арсея, сидел колхозный сторож дед Макар. Он курил глиняную трубку и пристально следил за Арсеем. На его загорелом и обветренном лице блуждала улыбка, может быть, старик вспоминал свою молодость, когда был таким же сильным и ловким.
Арсей быстро оделся.
— Что скажешь, Макар Федорыч?
Дед Макар порылся в кармане и достал оттуда письмо.
— Тебе, Арсей Васильич, — сказал он. — Вчера из района нарочный привез. Ну, я день-то проспал — известное дело, ночная работа, а вечером пришел к вам — матка будить тебя не дозволила. Вот и задержал, ты уж прости старика.
Письмо было от Потапова. Секретарь райкома сообщал, что в субботу на бюро райкома партии ставится разбор заявления Куторги. Потапов просил Арсея явиться без опоздания.
— Какой сегодня день? — спросил Арсей деда Макара.
— Какой же? — сказал тот. — Четверг будто бы…
«Послезавтра решится твоя судьба, товарищ Быланин, — с иронией подумал Арсей. — Послезавтра ответ держать будешь…»
Ночь уже не казалось безмятежной и тихой, река ворчала, как надоедливая старуха. Исчезло ощущение собственной силы и полноценности. Теперь он казался себе маленьким и беспомощным. Дед Макар спросил его о чем-то, но он не расслышал и, не простившись с ним, пошел по берегу.
На мосту, опершись на перила, он долго и бесцельно смотрел на воду.
Река, рассекаемая ледорезами, шумела, пенилась, грозно вздымалась. Арсею почудилось что-то зловещее в ее ворчании.
Арсей размышлял о своих поступках. Куда в тот вечер девались рассудок, воля? Человек должен уметь управлять собой. Вот этого умения Арсею недоставало. Он теперь должен понести наказание. Не за то, что оскорбил Куторгу — чорт побрал бы этого человека! — а за свою слабость, за неумение владеть собой.
Заря на востоке загоралась девичьим румянцем. Арсей вернулся домой. Он осмотрел велосипед: камера спустила за ночь. Арсей не стал ее накачивать и отправился на конюшню. Ворон, черный статный жеребец, поднял уши и насторожился. Узнав хозяина, он вытянул морду и радостно заржал. За конюшней послышалось ответное лошадиное ржание. Арсей знал: в деревне, кроме Ворона, других лошадей не было. Пахари уводили их в ночное.
Заинтересовавшись, Арсей обошел конюшню и увидел старую пегую кобылу, привязанную к плетеной кормушке. Лошадь подняла голову, оторвавшись от молодой травы.
У стены, на куче сухого камыша, свернувшись клубочком, крепко спал мальчик.
