Большая семья - Филипп Иванович Наседкин

— Больна? — презрительно фыркнула Евдокия. — Дай господь всякому так болеть! Рожа, что лохань, натощак не пересигнешь.

— Как знать, а может, и больна, — возразил Арсей. — Мало ли случаев, когда с виду человек здоровый, а на деле никуда не годен. Есть такие болезни.

Евдокия нетерпеливо перебила его:

— Оставь, пожалуйста! Здорова, как чорт! Сколько я за ней смотрю, сколько наблюдаю — лодырь в чистом виде!

— А может, все-таки послать ее к доктору?

— Посылала.

— Ну и что?

— Не хочет показываться.

— Не хочет?

— Ни под каким видом и ни за какие блага!

— Почему?

— Спроси ее, — сказала Евдокия. — Стыдится. Доктор осматривать будет, а она, видишь ли, стыдливая. А только дело-то не в стыдливости: не хочет показываться потому, что здоровая. Симулянтка — и больше ничего!

— Что ж, — сказал Арсей, подумав. — Придется тебе с ней повозиться.

Евдокия насторожилась:

— Как это повозиться?

— Учить, показывать, убеждать, — пояснил Арсей. — И терпения больше. Люди сознательными не родятся. Ты-то, думаешь, с пеленок сознательная?

— Я?

— Ну да, ты.

Прищурив глаза, Евдокия испытующе посмотрела на Арсея и, убедившись, что он не шутит, улыбнулась.

— Чудно, — сказала она смущенно, — право слово, чудно! А мне думалось: я такая дура набитая, что дурей днем с огнем не сыщешь. А тут, нате вам, сознательная!..

Арсей направил Ворона к звену Ульяны, а Евдокия несколько минут стояла на дороге, что-то соображая. Зло усмехнувшись, она достала из кармана карандаш и тетрадку, в которой вела учет работы звена, вырвала чистый лист и села на обочину дороги.

Евдокия вернулась на участок и ничего не сказала Насте, хотя та к тому времени уже порядком отстала от других. Ничего она не сказала ей и потом, как бы не замечая ее. Сначала это озадачило Настю, но скоро она успокоилась, решив, что звеньевой надоело разговаривать.

Во время перерыва Евдокия собрала звено.

— Садитесь, бабы, — сказала она. — Посоветоваться надо… А мы с тобой постоим, Настя.

Настя, оставшись на ногах, удивленно смотрела на звеньевую.

— Нынче опять больная? — спросила ее Евдокия.

— Больная, — плачущим голосом ответила Настя.

— Голова болит?

— Болит.

— Спину ломит?

— Ломит.

— Ноги подкашиваются?

— Подкашиваются.

Евдокия махнула рукой.

— Ясно. Как божий день!.. Ну, так слушай. — Евдокия не спеша достала из кармана лист бумаги и, сурово посмотрев на Настю, стала медленно и выразительно читать:

— «Дорогой наш землячок, Егор Панкратьич! Пишут тебе колхозницы звена Евдокии Захаровны Быланиной. Как ты там, наш дорогой землячок, поживаешь? Слыхали про твое геройство и про то, что ты правительством отмечен наградой. Когда отслужишь, приезжай к нам в Зеленую Балку. Мы тебе очень будем рады. Сообщаем, мы теперь опять свободно работаем на своих полях. Наделали нам проклятые фашисты много горя. Ну, да вы им за все хорошо отплатили. Сейчас мы стараемся, потому как слово большое товарищу Сталину дали. Работают все: и бабы, и старики, и ребятишки. Все хотят быть достойными вас, наших героев. Только твоя баба, жена то-есть, Настя, получилась никудышная. Ленивая, каких свет не видел. Норму выполняет наполовину. И глазом своим бесстыжим не моргнет, когда мы за нее хвосты подгоняем. Письмо товарищу Сталину подписала, обязательство дала, а выполнять не желает. Дорогой Егор Панкратьич! Решили мы написать тебе, чтобы с тобой посоветоваться: как быть с твоей женой непутевой? Позорит она честь нашу. Пропиши, Егор Панкратьич, будь добр, свое мнение. Затем низко кланяемся и желаем всех благ на почетной службе.

Колхозницы звена Евдокии Захаровны Быланиной».

Побледневшая Настя стояла, беспомощно озираясь.

— Дуняша… Милая… — заговорила она, с мольбой протягивая руки. — Не губи… Не посылай… Бросит меня Егорка… Не губите, бабы…

Евдокия положила письмо на мотыгу, достала карандаш и сказала:

— Подписывайтесь, бабы.

Настя со страхом смотрела, как женщины одна за другой подходили к Евдокии и старательно выводили на бумаге свои фамилии. Евдокия бережно сложила письмо и спрятала его в карман.

— Три дня сроку, — строго сказала она Насте. — Не исправишься — пеняй на себя.

Но на вторую половину дня она дала Насте задание поменьше, чем другим.

«Трудно ей сразу-то, — сказала она себе в оправдание. — Втянуться надо».

Настя трудилась прилежно. Норму выполнила; это далось ей с большим трудом, — рубашка весь день не просыхала от пота, — но ни на голову, ни на поясницу больше не жаловалась.

— Будет человеком! — с удовлетворением сказала звеньевая и разорвала письмо, которое и не собиралась посылать: адреса Настиного мужа она не знала.

9

Ульяна встретила Арсея холодно. О работе рассказала скупо. Женщины ее звена кончали третью прополку подсолнуха и сделали больше других звеньев бригады.

Арсей проверил качество прополки и, оставшись доволен, собрался уезжать, Ульяна задержала его.

— Арсей Васильич, — сказала она, — мне в район надо.

— Можно полюбопытствовать — зачем? — спросил Арсей.

— Хочу узнать, что с Демьяном…

Арсей посмотрел Ульяне прямо в глаза.

— Пожалуйста, — сказал он. — Когда хочешь?

— Завтра.

— Послезавтра я еду в райком. Может, со мной поедешь?

— Мне нужно завтра, — настойчиво сказала Ульяна.

Арсей закинул повод на шею Ворона.

— Хорошо. Я скажу, чтобы дали лошадь.

— Не надо.

— Почему? Как же ты доберешься?

— Как-нибудь доберусь. По большаку машины ходят — подвезут.

— Смотри, — сказал Арсей, — дело хозяйское…

Арсей уехал, а Ульяна снова принялась за работу. Она