Большая семья - Филипп Иванович Наседкин

на траву, и стала читать вслух медленно, с наслаждением произнося каждое слово.

А над рекой летел крылатый голос Нади:

…Затоскует го-орлинка у хмельного ты-ы-ына, Я к воротам струганым подведу коня — эх!

И снова — дружно, стройно, слаженно:

Ты на стремя вста-анешь, поцелуешь сы-ы-на, У зеленой ветки обоймешь меня…

Старший лейтенант Тихон Быланин писал невесте, что скоро приедет в родные края, скоро крепко обнимет и к сердцу прижмет свою возлюбленную и пойдет с ней рука об руку по дороге жизни. Вера слушала этот восторженный голос чужого счастья, и в душе ее росла, ширилась тоска. Что ждет ее впереди? Смерть от неизлечимой чахотки? Нет, нет, только не это! Только бы не уходить так рано из этого мира, где все живет, радуется, борется. Только бы не расставаться с мягкой, ласкающей глаз зеленью полей и лугов, с этим ясным и необъятным небом, с этой быстрой, сверкающей, неугомонной речкой. Только не это!..

Вера не смогла сдержать себя и заплакала. Зина с тревогой притянула к себе подругу:

— Милая!.. Прости… я не знала, что ты так… Успокойся, Веруша…

На смену слезам пришел кашель. Несколько минут он безжалостно трепал худое, беспомощное тело Веры. Зина растерянно гладила подругу по спине, забыв о недочитанном письме. А когда Вера успокоилась и пошла к реке умыться, Зина вслух произнесла:

— Лечить надо… Обязательно лечить… Что ж это мы до сих пор смотрели?..

— Ты только никому не рассказывай, — попросила Вера, поднимаясь от реки. — Не хочу разговоров. И потом… это все пройдет со временем. Я уверена…

Они вышли на дорожку, которая вела в Вершинки. В стороне под кустом шиповника лежал Антон. Он передал гармонь Григорию Обухову, который играл не хуже, и отстал от компании. Выбрав местечко под кустом распустившегося шиповника, он нетерпеливо посматривал в сторону села. Увидев Веру и Зину, Антон притворился спящим. Они прошли мимо, не заметив его.

Антон лежал на спине и бесцельно смотрел в небо, которое казалось ему знойной пустыней… Чтобы как-нибудь разогнать скуку, он стал считать до тысячи. Вскоре он услышал быстрые шаги, вскочил на ноги. К нему бежала Нина Семеновна. Она была в беленькой блузке, в новых туфельках. Лицо ее дышало свежестью. Еще издали она улыбнулась, и улыбка ее показалась Антону такой же яркой, как ее огненные волосы с завитками вокруг лба.

— Здравствуйте! — сказала она Антону, хотя они уже виделись сегодня. — Простите, что задержалась.

— А я уж думал, обманете!

Нина Семеновна скривила губы.

— Я никого еще в своей жизни не обманывала. И вообще… мне не нравится это слово — обманывать. Давайте не будем его употреблять.

— Согласен, — сказал Антон. — Куда пойдем?

— А куда вы предлагаете?

— Идемте в Вершинки. Там красиво.

— Пожалуй, идемте. Мне там нравится. Я несколько раз бывала в Вершинках с ребятами.

Они пошли рядом.

— А где же все? — спросила Нина Семеновна.

— Они уже в Вершинках, — ответил Антон. — Там у нас испокон веков молодежь гуляет.

Антон старался быть свободным, остроумным, но смущался все больше и больше. Чуть насмешливые глаза Нины Семеновны обезоруживали его, делали неловким, робким. С тех пор, как Нина Семеновна появилась в Зеленой Балке, они много раз встречались. Учительница часто вспоминала их первую встречу у доски колхозных объявлений и в шутку называла Антона милиционером. Но еще чаще она принимала серьезный вид и старалась говорить с ним на серьезные темы. Она, не стесняясь, поправляла его и, не обращая внимания на его смущение, настойчиво учила правильным оборотам речи. К этим, как говорил Антон, «занятиям на ходу», он относился внимательно, решив во что бы то ни стало понравиться ей. И надо сказать, успехи их были почти одинаковы: Антон постепенно усваивал трудные глаголы, а Нина Семеновна все сильнее и сильнее поддавалась обаянию его простоты.

Теперь Нина Семеновна была чем-то возбуждена. Она болтала безумолку, и Антон удивлялся ее умению говорить обо всем интересно. Ему хотелось взять ее под руку, но он не знал, как это сделать. Поэтому он просто сказал:

— Разрешите вас, Нина Семеновна, под ручку!

Она весело рассмеялась, покоренная его простодушием.

— Не стоит… жарко… И вы такой… высокий.

— А я оттуда… под горку…

Антон перешел на другую сторону и робко дотронулся до руки учительницы.

— Ну, уж если вам так хочется… — сдалась Нина Семеновна, — так лучше я вас возьму. Мне так удобней…

По всему его телу пробежала жаркая волна. Он молчал, предаваясь приятному чувству, которое вызывала ее близость.

— Расскажите что-нибудь хорошее, — попросила Нина Семеновна.

Антон не знал ничего такого, что достойно было бы ее внимания.

— Ничего хорошего, Нина Семеновна, не придумаю, — сознался он. — Все какая-то дрянь в голове вертится.

Она опять рассмеялась — громко и непринужденно. Нет, ей положительно нравится этот, как девица, застенчивый Антон Рубибей. Парень — душа нараспашку, и так нетрудно было понять его кроткое сердце.

— Расскажите, как вы на тракторе работаете, — попросила Нина Семеновна. — Это, должно быть, интересно!

— Что ж в том интересного? Обыкновенное дело.

— Обыкновенное? Нет, извините, две нормы в день выполнять — это необыкновенное дело! — Она с ударением произнесла слово «необыкновенное» и глубже просунула руку под его локоть. — Расскажите, как вы этого добились? Я хочу знать… Ну, расскажите, Антон…

Она впервые назвала его по имени. У Антона радостно застучало сердце.

Горячо и просто стал он рассказывать ей о работе тракторной бригады, о тех случаях, когда без сна и отдыха трое-четверо